И тут я увидел того, кто подал сигнал к братоубийству – на холме, чуть в стороне от реки возвышался на коне огромный, длиннобородый человек в кожаном шлеме, с диковинным серпообразным оружием в руках. Кожаный плащ распахнуло порывом ветра, и на груди, среди множества всяких украшений я разглядел так знакомый мне амулет со злобно сверкающим глазом посредине…
Перед моим взором поползли белые, рваные клочья облаков, небо затягивалось тучами, где-то загрохотал гром. Иссиня-черная, гигантская, похожая на огромные крылья исполинской птицы туча медленно выползла из-за огненной стены, настигая людскую орду. Послышались крики, тревожно замычали быки, ускоряя шаг, человек с амулетом поднял свой серп, что-то закричал, и в ту же секунду длинная, ослепительно-яркая молния сорвалась с небес и ударила в него, осветив все вокруг! Огненная стена с ревом выросла едва ли не вдвое, словно торжествуя. Люди застыли, пораженные ужасом, многие упали на землю, закрывая головы руками – и тут хлынул ливень…
Я пошевелился, открывая глаза – темнота… В звенящей тишине отчетливо раздался звук упавшей в коридоре, за дверью капли. Я вновь закрыл глаза и спустя минуту опять провалился в сон…
Теперь я увидел уже другую картину. Берега какой-то удивительно знакомой реки. Мрачные островерхие ели окружают длинную приречную поляну. Вдоль берега на коленях стоят люди – сотни людей, одетых в грязную одежду из плоховыделанных шкур. Над каждым застыло по рослому, светловолосому воину с занесенным для удара узким полукруглым топором на длинной рукояти.
Рядом, на вершине невысокого, разрытого холма замерло несколько человек в плащах. Посредине их на высоком черном троне сидит труп серпоносца, обоженное небесным огнем, черное лицо скалит жуткие белые зубы, в провалах глазниц – мрак.
Вот один из стоящих поднимает руку, вновь звучит знакомый визг – и сотни топоров, блеснув в лучах заходящего солнца, падают на головы обреченных. Воины берут отрубленные головы за волосы, и несут к кургану, складывая из них страшную, кровоточащую кучу. Несколько человек подтаскивают громадные долбленые колоды и поливают жуткий холм желтой, вязкой жидкостью. Опять – визжащий приказ, и на кучу голов падает факел. Вспыхнувшее пламя так яростно пожирает человеческую плоть, что кажется – это не пламя, а какой-то дикий, огненный зверь набросился на добычу.
Трон с мертвецом подтаскивают ближе к костру, и ставят его так, чтобы дым обволакивал сидящую фигуру. Вокруг в почтительном молчании застыли воины, склонив головы в островерхих кожаных шлемах…
Наконец костер догорел, оставив после себя лишь пепел и прах. Трон торжественно опускают в могилу, укладывают поверх ямы огромные плахи из целых лиственничных стволов. Затем каждый из воинов, проходя мимо кургана, бросает горсть щебня на дерево. Идущие следом женщины кидают белый, сыпучий песок, а дети, после них – землю. Лишь старики неподвижно застыли в отдалении, но вот приходит и их черед. С трудом сгибая больные спины, узловатыми пальцами черпают они пепел, оставшийся после костра, и посыпают им свежую могилу…
Все, церемония завершена! Звучит приказ – и люди вновь устремляются вперед, на юг, убегая от ползущего по их пятам Огня, который словно притух, начал опадать… На берегу реки остается свеженасыпанный курган и множество обезглавленных тел, кровь стекает на камни, смешиваясь с чистой водой реки, и уноситься прочь…
Не знаю, мой ли разум, измученный болью и темнотой, родил в своей глубине эти видения, или это были болезненные галлюцинации – но когда я проснулся, совершенно разбитый, сотрясающийся от озноба, я помнил все в мельчайших подробностях. Значит, вот как погиб тот, чью могилу нашли Николенька и Профессор! Но Огонь, стена огня! Что это? Гнев природы, вулкан, пожар, или гнев неведомых богов? И что за народ привиделся мне? Народ, убивавший сам себя, чтобы избавиться от лишних ртов на долгом и трудном пути или приносивший таким образом жертвы темным богам? Арии это были или совершенно неведомое племя? А высокий властитель с серпом, владелец амулета, отдававший приказы, по которым брат убивал брата – кем он был? Жрецом? Вождем? Колдуном?
Что-то было в этом высоком знакомое… На кого-то он походил, это убитый молнией вождь или жрец… Но на кого?
Я, не смотря на дрожь, сотрясавшую мое тело, на ломоту в суставах, все же чувствовал себя после сна получше. По крайней мере, мне хотелось есть, а это – хороший признак, значит умирать еще рано!
Поднявшись, я глотнул воды – в бутылке осталось на самом дне, ощупью отыскал крюк, который терзал до того, как уснул, и вновь принялся за работу, терпеливо расшатывая холодный железный брусок.
Время не существовало, мысли исчезли, я, словно механизм, совершал только одно, бесконечно повторяющееся движение – вправо-влево, вправо-влево…
Иногда мне казалось, что за моей работой кто-то наблюдает – я поворачивал голову и мне мерещился исчезающий во тьме глаз амулета, злобный и алчный до человеческой крови.
– Смотри, смотри, проклятый! – шептал я запекшимися, обметанными жаром губами: – Твоего первого владельца покарало само небо, а твоего нынешнего хозяина убью я, убью, чего бы мне это ни стоило! Огонь, свет всегда сильнее земли и мрака!
В какой-то момент я замер, бессильно повиснув на крюке, потом в отчаянии дернул его – и полетел на пол, крича от боли, вновь полоснувшей по с хрустом раскрывающимся струпьям. Что-то сильно ударило меня по голове, загремев рядом. Победа! Я вырвал-таки этот крюк! Теперь у меня есть какое никакое оружие!
Отлежавшись, я медленно встал на четвереньки, отыскал железяку, зажег зажигалку, в которой уже почти не осталось газа, и осмотрел свое приобретение.
Был крюк, а скорее не крюк, а слегка гнутый ломик или толстая арматурина, сильно ржавым, сантиметров сорок в длину, плоским, и грубо заостренным с одного конца. Я попробовал заточить свое оружие о кирпичи, но быстро сдался, поняв, что на это уйдут месяцы тупого, механического труда – мягкий красный кирпич крошился, почти не оставляя следов на железе.
Доковыляв до двери, я попытался подковырнуть ее, действуя дрыном, как монтировкой, но дверь стояла крепче монолита. Наконец, я сел на пол, обессиленный и раздавленный собственной немощью. Все! Все кончено! У меня не хватит сил свалить здоровенного Паганеля с одного удара, а второй он вряд ли даст мне нанести! Я снова проиграл! Хотя, почему – снова? Крюк был моей единственной и последней надеждой, и она оказалась призрачной…
Сидя на полу, я от обреченности и отчаяния начал шепотом коряво, как придется, молиться, взывая к Богу, как к самой последней инстанции:
– Господи всемогущий! Я не верил в тебя, прости меня, недостойного раба своего, за это! Только вытащи меня отсюда, только спаси, и я навсегда уверую в тебя, единственного и всемогущего! Господи! Я много грешил, но это были грехи не со зла, помоги мне, и до самой смерти я останусь твоим верным рабом, прахом у твоих ног! Господи! Ну что тебе стоит! Ведь ты же покарал того, древнего вождя с амулетом! Это ты сделал, я знаю, я видел, как небесное электричество упало на его голову…
