пока – есть дела поважнее…
У себя в палатке я достал одну из заранее приготовленных записок – ту, что для нашего победного случая предназначалась. Подаю её нашему «почтмейстеру», тот к лапе голубя её вяжет.
– Макс, ты обещал показать, что там написано, – напомнил мне Васькин. – А то один только я не знаю.
– Да не ломай глаза, там же мелко написано, только Володя и разберёт. Я сейчас покрупнее и поразборчивее продублирую.
– А зачем?
– Тучи видишь? Погода нелётная, и как по ней голубь долетит – хрен его знает. Да и мало ли что в пути случиться может? Охотник подстрелит, коршун сцапает – надо же ещё и гонца отправить. Бенат! Ты как, отдохнул? Выбери себе десяток людей, кто устал поменьше, да дуйте к повару, чтоб накормил вас впрок. Потом возьмёте себе по два коня посвежее и доставите моё донесение в Дахау. Фабрицию, Володе, хоть самому Миликону – без разницы.
Пока они лопали, я достал кусок папируса и накорябал крупными печатными буквами: «НАД ВСЕЙ ИСПАНИЕЙ БЕЗОБЛАЧНОЕ НЕБО». Хренио прочитал, перевёл для себя мысленно на испанский, въехал – ох и долго же он хохотал! Ему ведь тоже не нужно разжёвывать, ЧТО начнётся, едва в Дахау получат и прочитают это донесение! Мы ведь ещё только выезжали, когда Миликон уже начинал выдвигать отряды за «лимес», на самую границу. Несколько дней они накапливались там в ожидании сигнала, и только его же ждут и его лучшие силы, оставленные у городка только на случай, если их придётся высылать к нам на помощь. Теперь ясно, что не придётся, а сам сигнал – вот он, у меня в руках. Именно этой кодовой фразой по радио, если кто не в ладах с новейшей историей, был подан сигнал к началу военного мятежа в Испании – того самого, который привёл к власти генерала Франко. Вот и мне тут тоже захотелось приколоться, подав тот же самый сигнал к началу операции «Ублюдок», гы-гы! Поржали с Васкесом – с нами он таким же циничным приколистом, как и мы сами, заделаться успел, я свернул тот папирус в свиток, запечатал, отдал Бенату – всё, главное – сделано.
Гнать туда сей же секунд наши уставшие в бою отряды – глупо. Толку от них, валящихся с ног! И без нас там есть кому быть в первом эшелоне вторжения – зря, что ли, Миликон всё своё ополчение мобилизовал? А мы, передохнув и разобравшись со здешним срочняком, как раз во второй эшелон поспеем.
Пожрали, передохнули, отправку всей добычи на территорию нашей автономии организовали, да и поехали затем с Рузиром и римским гонцом к Илипе – с пропретором Сципионом Назикой встретиться. Хоть и сменщик его тоже в скором времени ожидается, но покуда не прибыл, именно он в Дальней Испании олицетворяет официальную римскую власть, и все его решения – законны и обязательны. Этот порядок все римские наместники соблюдают строго, поскольку из-за ублюдочного сдвига нынешнего римского календаря относительно нормальных времён года каждый из них почти половину своего годичного срока уже не претор, а пропретор. И едва ли Нобилиор отменит решения, принятые сейчас Назикой, без совсем уж крайней необходимости.
Ещё не доезжая до Илипы, мы наткнулись на поле боя. Мля, ну и мясорубка тут была! Трупы уже начали мародёрить, но до многих ещё не добрались, и среди убитых лузитан можно было увидеть немало и сражённых ими в бою легионеров, не говоря уже о союзниках италийцах. И снова мне припомнилась Юлькина выжимка из Тита Ливия:
– Прикинь, Хренио, официально заявленные потери римлян в этом сражении – семьдесят с чем-то человек. Недурно мухлюют?
– Бессовестно! Я уже насчитал раза в три больше, а всё поле – вон какое, мы и четверти не объехали. Кто так нагло врёт?
– Тит Ливий. Точнее – те, у кого он переписал.
– Странно. Юля вроде говорила как-то, что он близок к объективным оценкам.
– Ну, насколько я могу судить по его «Войне с Ганнибалом», то да – и римских ошибок не скрывает, и случаев сомнительной правоты – тоже.
– Но тогда он не должен бы врать. И как тогда увязать это с тем, что мы видим? Ты ведь, Макс, видишь то же, что и я? Сколько, кстати, убитых лузитан заявлено?
– Точной цифири не помню, но больше десяти тысяч.
– Так, так! – испанец окинул взглядом всё поле и прикинул. – Может, и не втрое завысили, но вдвое – уж точно. Но это – ладно, это – противник…
– Пиши поболе, чего их жалеть, этих басурман, как говаривал в своё время один наш фельдмаршал и граф.
– Вот именно. Тут ради государственного престижа могут на слово поверить. А как можно свои потери занизить, за которые отчитываться приходится?
– А это смотря как их считать. Можно посчитать всех вместе, а можно – только римских граждан. Спросят ведь в Риме только о них.
– Но я ведь одних только легионеров вижу не одну сотню!
– Правильно, и я тоже. Но в римских легионах служат и латиняне без римского гражданства, а прочие италийцы – и вовсе не в легионах, а во вспомогательных войсках. Вот ту же Заму взять, где Сципион и самого Ганнибала отметелил. Карфагенские потери оцениваются в двадцать тысяч убитыми и десять пленными. А римские – ну, официально заявленные – в две тысячи убитых. Ты веришь этой цифре?
– Однозначно нет. Что-то тут не так.
– Правильно, на самом деле Сципион-то потерял гораздо больше, но посчитаны только римские граждане, без союзников. Вот, такая же примерно хрень, наверное, и тут.
Пока разоблачали – по-русски, конечно – римский мухлёж с боевыми потерями, проехали поле и увидели строящийся римский лагерь. Римляне на своих лагерях сдвинуты по фазе. Если хотя бы на одну ночёвку останавливаются – строят и свой лагерь. Не такой капитальный, конечно, как мы возле Кордубы видели, времянку, но со всеми основными хотя бы признаками лагеря – хоть каким-то рвом, хоть каким-то валом и на нём даже хоть каким-то частоколом, колья для которого римские легионеры вместе со своей собственной поклажей на марше таскают. Вот и сейчас они такой же примерно затеяли – и ров с валом небольшие, и колья – как раз вот эти переносные.
Сопровождавший нас римлянин назвал привратному караулу пароль, и нас всех впустили внутрь лагеря. А внутри него – ну, все римские лагеря, кроме совсем уж мелких, по единому установленному плану строятся, так что кто побывал в каком-то одном из них, тот видел
