У скифского царя была породистая лошадь, от которой все лошади родились хорошими. Желая, чтобы самый лучший из них жеребец произвел потомство от матери, его подвели для случки, а он не хотел; после того как она была закутана, не зная, он покрыл ее. Когда же по окончании случки голова кобылы была открыта, жеребец, увидя ее, убежал и бросился в пропасть.
Аристотеля немало заботят разные подходы к разведению и выпасу лошадей. Пасущиеся в поле особи не болеют почти ничем, за исключением подагры, но с ней они справляются сами, отращивая новое копыто на месте поврежденного. В конюшне же лошади тощают и подхватывают разного рода инфекции: «Лошади в конюшнях страдают многими болезнями, поражает их и илеос» (под этим названием может скрываться дегенеративная миелоэнцефалопатия лошадей, связанная с недостатком витаминов, инфекционная анемия или вирус герпеса ВКГ-1).
Хотя Аристотель ничего не знал ни об «эгоистичном гене», ни о естественном отборе, он определенно улавливал связь между ландшафтно-климатическими условиями той или иной местности и особенностями ее фауны. В Греции или к северу от нее, «в Иллирии, Фракии и Эпире ослы малой величины, в Скифии и стране кельтов они совсем не водятся, так как зимы в них суровы. В Аравии водятся ящерицы величиной больше локтя и мыши гораздо больше полевых». Не подозревая о таком явлении, как внутривидовой коммуникативный резонанс, Аристотель пишет о том, как на юге Греции в 395 г. до н. э. пропали все вороны – как раз после битвы значительно дальше к северу, известной обилием павших. Поскольку вороны никогда не упустят возможность поживиться падалью, Аристотель бесстрастно заключает, что южные вороны потянулись на север, «как будто каким-то образом воспринимали сообщения друг от друга».
В «Истории животных» Аристотель излагает свою выдающуюся классификацию существующей фауны, затрагивая в том числе вопрос о месте человека в мире, поскольку человек – это не что иное, как животное, имеющее определенные отличительные особенности. Между тем в некоторых умениях животные нас бесспорно превосходят. Не все их способности доступны человеку: рассуждая о животных, имеющих наружное ухо, Аристотель отмечает, что среди них «только человек не двигает ушами». На самом деле некоторые уникумы – их действительно не так много – ушами шевелить могут, но Аристотель явно к их числу не принадлежал. Зато он прекрасно знает, что у ряда животных большинство чувств развито гораздо лучше, чем у человека: «Из всех чувств наиболее остро у человека осязание, на втором месте стоит вкус; в остальных он уступает многим животным».
Аристотель – сторонник милосердного обращения с животными, к которому призывает и ученик Сократа Ксенофонт Афинский, автор трактатов «Кинегетик» (о псовой охоте) и «Гиппарх (Обязанности начальника конницы)». Как и у людей, у которых социальные конфликты обусловлены бедностью, Аристотель видит причину агрессии у животных в недостатке ресурсов – в первую очередь пищи. В «Истории животных» мы находим рекомендации, как обращаться с самцами слонов в брачный сезон: «Обильной пищей их делают более кроткими». Аристотель доказывает, что именно на почве голода возникают основные трения между людьми и животными:
Кажется, что, если было бы обилие пищи, животные, которые теперь боятся людей и дичатся, относились бы к ним мирным образом и друг к другу также. Это показывает забота о животных в Египте: вследствие наличия пищи и отсутствия нужды живут совместно даже самые дикие животные; получая пользу, они становятся ручными, как в некоторых местах крокодилы приручаются жрецами благодаря заботе об их пище.
Впрочем, о том, как зоологические знания помогают человеку подчинять животных и использовать к своей выгоде, Аристотелю известно не меньше. Он повествует о том, как откармливают свиней во Фракии, и о том, как придают желаемую форму телячьим рожкам, смазывая их теплым воском, пока они еще мягкие, а затем закручивая, как задумано. Он описывает неожиданный способ ловли гадюк, которые «невоздержанны также и по отношению к вину»: если подложить им в качестве приманки наполненные вином черепки, опьяневших гадюк можно брать голыми руками.
Величайшее удовольствие Аристотелю доставляет рассуждать о взаимодействии и сотрудничестве человека с животными. Он вспоминает историю самого знаменитого афинского мула, которому, по слухам, было уже около 80 в период строительства Парфенона (то есть в 430-х гг. до н. э.). Освобожденный от работы по старости, он все равно приходил каждый день и шествовал бок о бок с мулами, тянущими строительные повозки, тем самым побуждая их идти за ним, «так что афиняне издали постановление, чтобы хлеботорговцы не отгоняли его от хлебных ларей». Высокий уровень разума Аристотель находит у дельфина, с которым, по мнению современных ученых, в интеллектуальном отношении действительно может соперничать лишь человек. Аристотель рассказывает о том, как дельфины огромным косяком явились в гавань Карии (юго-запад нынешней Турции) и не уходили, пока рыбак не отпустил их пойманного в сети собрата.
Еще одно умное общественное животное, которому Аристотель заметно симпатизирует и уделяет повышенное внимание, – слон, поражающий воображение естествоиспытателя ловкостью хобота:
Нос у слона такого рода и такой величины, что заменяет ему руки: он пьет и ест, подавая им в рот, и протягивает его погонщику вверх; с его помощью слон вырывает деревья и, проходя по воде, [набирает ее и выдувает фонтаном]. Конец носа искривляется, но не сгибается, так как состоит из хряща.
Но гораздо больше восхищение вызывает у Аристотеля ум и характер слона: «Самое кроткое и ручное из всех диких животных – слон, ибо он многому научается и многое понимает: научается даже приветствовать царя [преклоняя колени]. Он обладает острыми чувствами и превосходит других животных всем прочим разумением».
У Аристотеля имеются и другие примеры конструктивного взаимодействия человека с животными. Самку оленя он находит «наиболее благоразумной», поскольку та старается разродиться поближе к проезжей дороге, чтобы оградить новорожденных оленят от хищников, которых отпугнет постоянное движение людей. Своеобразные отношения сформировались у волков с рыбаками в районе Азовского моря: пока рыбаки делятся с волками уловом, все идет хорошо, если же рыбы волкам не достается, они «портят сети, растянутые на земле для просушки». Наличие в бухте рыбы под названием «антий» подсказывает ловцам губок, что в воде нет хищников и можно нырять без опаски. Как свидетельствует Аристотель, благодарные ловцы почитают эту рыбу как священную.
