И дивный лес, роскошен и печален,Блистает там воздушностью прогалин.Но между кедров, полных тишиной,Расщелина по склону ниспадала.О, никогда под бледною лунойТак пышен не был тот уют лесной,Где женщина о демоне рыдала.Пленительное место!..
Надо думать, Кольридж шел по тому же маршруту и добрался до Поющих Вод. Неудивительно, что он испытал горячее желание прикокнуть «человека из Порлока», вломившегося в его лучший сон. Когда я буду умирать, положите меня возле Поющих Вод, пусть они будут последним, что я увижу и услышу.
Мы устроились на поросшей нежной травой террасе, плоской, как мысль глупца, и мягкой, как поцелуй. Я стал помогать Руфо распаковываться, так как мне хотелось раскрыть фокус роста размеров шкатулки. Фокус остался нераскрытым. Каждая стенка шкатулки откидывалась в сторону совершенно просто и естественно, подобно тому как раскладывается гладильная доска, а размер шкатулки увеличивался после этого так же естественно и просто.
Сначала мы достали палатку для Стар. Не какую-нибудь армейскую б/у, а изящный павильон из расшитого шелка; ковер, который мы расстелили вместо пола, наверняка создавался тремя поколениями бухарских художников.
Руфо спросил:
– Вам нужна палатка, Оскар?
Я посмотрел на небо, на спускавшееся к горизонту солнце. Воздух был как топленое молоко, и даже мысль о дожде не приходила в голову. Я не люблю спать в палатках, особенно если есть хоть ничтожная вероятность нападения.
– А ты будешь в палатке?
– Я? О нет! Но Она всегда велит ставить палатку. Хотя потом нередко решает расположиться на траве.
– Мне палатка не нужна. – (А ну-ка, вспомни, не должен ли рыцарь спать у порога своей повелительницы с оружием в руках? Я не очень-то разбираюсь в этикете такого рода, его ведь не проходят на школьных занятиях по обществоведению.)
Стар к этому времени вернулась и сказала Руфо:
– Защищено. Хранители на месте.
– Перезарядили? – забеспокоился он.
Стар дернула его за ухо:
– Я пока еще не впала в детство. – И добавила: – Мыло подай, Руфо. Оскар, пойдешь со мной, раскладываться – работа Руфо.
Руфо раскопал в своих запасах кусок «Люкса», подал ей, оглядел меня оценивающе и выдал мне кусок «Лайф-бью».
Поющие Воды – лучшая баня на свете, к тому же бесконечно разнообразная. Тихие заводи образуют то мелкие ножные ванночки, то бассейны для плаванья, то сидячие ванны, в которых вода слегка пощипывает кожу, то душевые, в которых она или падает мелким дождем, или бьет острыми струями, способными свести с ума, если стоять под ними слишком долго.
Нетрудно подобрать и нужную температуру. Выше каскада, в котором мы купались, в главный поток впадал ручеек горячей воды, а чуть ниже били ледяные ключи. Так что нужды возиться с кранами не было. Просто требовалось передвинуться чуть ниже или чуть выше по течению, чтобы получить воду нужной температуры, или спуститься туда, где вода была теплой и нежной, как поцелуй матери.
Сначала мы просто резвились, Стар вскрикивала и хихикала, когда я брызгал на нее холодной водой, и пыталась меня «утопить». Забавлялись мы, как дети, я и в самом деле чувствовал себя мальчишкой. Стар разыгрывала девчонку, но играла она сильно – под бархатной кожей чувствовалась сталь мышц.
Потом я взял мыло, и мы стали мыться. Когда она намылила волосы, я подошел сзади и помог их промыть. Стар разрешила помочь ей, так как явно не справлялась с могучей гривой, раз в шесть длиннее, чем носят современные девицы.
Это были незабываемые минуты (особенно учитывая занятость Руфо и его отсутствие). Казалось, создалась подходящая обстановка, чтобы сначала схватить Стар, стиснуть, а потом быстро перейти к дальнейшим решительным действиям. Я далеко не уверен, что она оказала бы мне даже притворное сопротивление. Весьма вероятно, она пошла бы на близость охотно, с открытой душой.
Черт, я же знал, что притворного сопротивления не было бы. Она либо поставила бы меня на место высокомерным словом или хорошей оплеухой, либо сдалась с радостью.
И все же я не мог решиться. Не мог решиться даже начать. Не знаю почему. Мои намерения в отношении Стар колебались от самых бесчестных до самых-рассамых порядочных и обратно, но я всегда знал, чего хотел, – с того самого момента, как я впервые ее увидел. Нет! Не так! Лучше изложу это иначе: мои намерения были постоянно абсолютно безнравственны, но с полной готовностью превратиться в высоконравственные попозже, как только удастся раскопать какого-нибудь занюханного мирового судью.
И все же я даже пальцем не дотронулся до Стар, кроме тех мгновений, когда помогал смывать мыло с волос.
Пока я пытался разгадать эту загадку, погружая обе руки в ее тяжелые светлые волосы, мой мозг еще не мог выдать ответа на вопрос, что же мешает мне обхватить эту сильную тонкую талию, находящуюся от меня на расстоянии нескольких дюймов. В эту минуту я вдруг услыхал пронзительный свист и мое имя – мое новое имя. Я оглянулся.
Руфо, в своем малопривлекательном «в чем мать родила», с перекинутыми через плечо полотенцами, стоял на берегу футах в десяти от нас и пытался докричаться до меня сквозь рев водопада.
Я подошел к нему на несколько футов ближе.
– Чего тебе? – Можно сказать, что я почти рычал.
– Я спрашиваю – вы будете бриться? Или станете отращивать бороду?
Подсознательно, видимо, я ощущал кактусообразное состояние своей физиономии, еще когда вел внутренний спор о том, совершать или нет преступные действия в отношении Стар, и это сыграло свою роль в принятии отрицательного решения. «Жиллетт», «Аква-Вельва», «Бирма Шейв» и прочие создали у несчастного американского мужчины (я имею в виду себя) чувство неполноценности, мешающее ему соблазнить или изнасиловать даму, не будучи свежевыбритым. А у меня щетина была уже двухдневной давности.
