Всё изменилось летом 326 года, после победы союзников при Джелампуре над силами индийского правителя Пауравы, которого греки называли Порос, а римляне — Порус. Здесь после целого года бесплодной военной кампании состоялась последняя крупная битва в истории Азиатского похода. Греко-македонское войско переправилось по понтонным мостам, на плотах и бурдюках через Инд и два его притока в царстве Таксила и здесь в 108 километрах к юго-востоку от Равалпинди наткнулось на реку Джелам шириной 700 метров. На левом берегу реки путь армии преградило солидное препятствие в виде неприятельской конницы, тридцати тысяч (?) пехотинцев и лучников, большого числа колесниц и сверх этого более сотни боевых слонов. Греческие воины, у которых имелось тридцать слонов, взятых в Арахозии, замерли в ужасе при виде этих индийских чудовищ высотой 3 метра в холке, на чьих спинах позади погонщика крепилась башенка с двумя воинами. Сам царь Паурава, настоящий великан, на целый локоть возвышавшийся над своими людьми, сидел на самом большом слоне. Индийское войско напоминало крепость, башнями которой являлись слоны, а куртинами — пехотинцы. Чтобы переправиться через реку, македоняне пошли на хитрость: часть конницы и фаланга встают с Кратером лагерем под современным Харампуром, устраивая большой шум и зажигая костры, чтобы отвлечь внимание индусов. Остальная часть войска, двигаясь через лес, в 28 километрах к северу от Джелампура переправляется на плотах и лодках вдоль острова Адман, минует другой лесистый остров, пересекает последний рукав реки и внезапно появляется на правом фланге Пауравы. Индийское войско делает полный разворот. Греческая конница, вооруженная пиками, подавляет кавалерию и колесницы противника, а затем скачет на помощь пехотинцам. Те бьются со слонами. «Одни гибли под ногами, растоптанные вместе с оружием; других они обхватывали хоботом и, подняв вверх, швыряли на землю: люди умирали страшной смертью; многие были насквозь пронзены клыками и тут же испускали дух» (Диодор, XVII, 88, 1). Еще долгое время уцелевшие вспоминали, как им приходилось пронзать своими длинными сариссами проводников этих ужасных животных, включая царя Паураву. Фалангиты кололи слонов в живот, чем приводили их в бешенство, и обезумевшие животные топтали свои же войска; после восьмичасового боя восемьдесят слонов были захвачены живыми. По возвращении в Вавилон царь приказал изготовить медали, изображавшие его целящимся копьем в спину Пауравы, сидящего на гигантском слоне. Единственным результатом этого неравного боя стал тот факт, что Паурава остался во главе своего царства и согласился пополнить войско победителей всего лишь девятью тысячами человек: заложников или наемников, предназначенных заменить погибших греков и македонян.
Избиения
Между этими четырьмя битвами, названия которых, пусть с определенным огрублением, история сохранила, колоннам на марше приходилось проводить огромное количество мелких операций, наиболее зрелищной из которых, по-моему, является выход по горным тропам в тыл защитникам Персидских ворот в марте 330 года. В рассказах об этих событиях меня поражают не столько невероятные усилия и страдания греков, не сомнительный характер их побед, а огромное количество убийств. С настоящей дикостью воины Александра уничтожали спасавшихся бегством, раненых, безоружных, самых убогих; они хвастались, что при Иссе убили десять тысяч, при Гавгамелах — сто тысяч человек, так что в конце кампании, в Индии, их мечи от этого «затупились» (Квинт Курций, IX, 3, 10). Допустим, что цифры преувеличены. Но что поражает — это страсть к убийству и презрение к жизни. Или это страх, делающий людей безжалостными? Разумеется, на Среднем Востоке кровь всегда была дешева, достаточно взглянуть на историю Ирана в XX веке, и всегда было принято считать, что спасающиеся бегством солдаты заслуживают смерти, как трусы и дезертиры. Но что сказать о поведении «греко-македонских коммандос», истреблявших гражданское население Согдианы, среднего течения Инда, Белуджистана, массива Загрос в Луристане под предлогом сопротивления или бесконтрольного кочевничества? Что сказать о распятии на кресте всех военачальников, защитников утеса Байсунтау в Согдиане, о резне наемников, защитников Массаки (Чакдар в Пакистане), в нарушение условий капитуляции? Что сказать о солдатах и следовавших за войском гражданских, которых оставили умирать в снегах горы Паропанисады в Бактриане зимой 330 года, о тех, кого бросили умирать от истощения и жажды в Гедрозии осенью 325 года? Остается лишь с отвращением читать фразы, подобные этой: «Было убито много спасавшихся бегством людей, наемников и их жен». Или: «Сплошь грабежи, поджоги и резня». Или еще: «Утешением в скорби для Александра была война, которую он превратил в охоту на людей: покорив племя коссеев [луристанские касситы южнее современного Керманшаха], он перебил всех способных носить оружие» (Плутарх «Жизнь», 72, 4). Тот факт, что другие античные авторы называют этих несчастных пастухами, разбойниками, непокорными, мятежниками, не мешает их сравнивать с современными курдами или армянами и называть это настоящим геноцидом.
Пленники
Тем не менее войско на походе постоянно захватывает пленников, начиная с битвы при Гранике, где сдалось в плен две тысячи человек (в основном афиняне), и вплоть до победы над касситами весной 323 года, где оставшаяся в живых часть населения была обращена в рабство и оставлена под контролем двух гарнизонов (Диодор, XVII, 111, 4–6; 112, 1). Колонны тащат за собой длинные вереницы пленников, мужчин, женщин и детей, большую часть времени скованных, некоторых запертых в крытых повозках, как в случае с членами царской семьи Дария после битвы при Иссе, а также греческих и македонских сановных узников, например Александра Линкеста и Каллисфена из Олинфа. Никто не говорит о том, что они намеренно подвергались дурному обращению. Напротив, все источники свидетельствуют, что с матерью, женами и детьми Дария обращались согласно их сану и позволили сохранить при себе личных слуг. Дело в том, что пленные, считавшиеся вещью, добычей, имуществом победителя, могли, как и скот, использоваться для многих нужд. Если хозяин не лишился рассудка или его не принуждает к тому необходимость, он не станет убивать своих домашних животных, будь то собака или корова. После битвы при Гранике большая часть греческих наемников у персов, сдавшихся на милость победителя, была отправлена в качестве рабов на рудники в Македонии (Арриан, I, 16, 6). Прочих придержали в качестве разменной монеты или заложников: афинян не возвращали в Афины, а милетян — в Милет, дабы эти города одумались. Богачи, военачальники, чиновники, сдавшиеся в нужный момент, служили предметом переговоров, торговли. В Греции давно существовал принцип выкупа. Обычно бедняков, женщин и детей продавали торговцам рабами, сопровождавшим армии и экспедиции, а те выставляли их на крупных рынках Эгейского моря, Родоса, Делоса, Афин, Коринфа, если только их не использовали для солдатских утех — за плату, разумеется. Если пленники обладали какими-то познаниями, будь то в деле любви, в искусстве или в науке, они оставались в обозе в распоряжении командования.
