Там небо звездное, здесь зе́ркальное море, достойные тебя подножие и кров, — златой царицей дня, царицей светлых снов
и пламенем дневного мирозданья, преображающим и память, и сознанье ты всё волшебница, «всегда ты чудо света, и только ты одна прекрасней Каналета!»
Т. е. Венеция, утверждал умница Вяземский, полнокровней любых живописующих её, жаркую и влекущую, картин.
Специальностью Вильяма считалась не русская литература — это было бы слишком просто, — а, как легко предположить, европейская и только потому русская аристократия. В иной день Тимофей и сам бы увлёкся разговором, ни с кем другим, кроме ван Бецелера, не возможным, но, увы, день сегодня выдался экстраординарный.
Тимофей даже внутренне пожалел Билла за его увлечённость. Стоило ли жалеть? На фоне декораций иссушенного города и лагуны ван Бецелер с семейством смотрелся воплощением возвращающейся жизни, странной и не вполне своей, но всё равно желанной.
Птицы продолжали низко кружить над полумёртвыми каналами, однако запах гниения потерял прежнюю остроту.
IV
«Жаль, что мы с тобой в первые дни не доехали до пляжа», — сказал Тимофей, когда вернулся на квартиру Марины после ресторана и гостиницы, где он всё-таки разжился бритвой и всем, минимально необходимым. «Я каждое лето абонирую кабинку на Лидо. Но теперь добираться туда не лучшее время. Хотя можно попробовать, но не на „пароходике“. Сегодня — ты слышал? — отменено любое движение по лагуне».
Солнце по-прежнему жгло запредельно.
«Вообще я в море как рыба, — продолжала Марина, не дождавшись ответа. — Если б не музыка, я бы стала профессиональной пловчихой. Сейчас же хочу, чтобы мы пошли на Славянскую набережную».
Вот высокая стена «набережной», а вот и пешеходная дорожка у стены, где они уселись, свесив ноги, и стали смотреть на марево тяжёлых испарений над лагуной.
Странно, он так хотел воды, того, чтобы стихия плескалась и обволакивала, но именно вода уходила из видимого пространства. Всё, чем ему оставалось довольствоваться, было солёное, копошащееся зеленоватое поле с торчащими тут и там шестами, ещё недавно обозначавшими фарватер, и усевшимися на эти шесты птицами. Кое-где в отдельных зеркальных заводях отражалось яркое небо. Толпы людей бродили в высоких сапогах по обмелелой лагуне: в поисках не успевшей уйти в море мелкой рыбы и всего, что море скрывало столетиями от глаз.
«Вероятно, — сказал себе Тимофей, — сейчас обнажится то, что было внутри: страстное и глубокое, охватывающее всю область видимого и понимаемого…»
«Знаешь, — произнесла вслух Марина, — я не понимаю, что со мной происходит и вообще, но мне хотелось бы, чтобы мы ещё долго, очень долго сидели вот так».
V
Утром следующего дня муниципалитет издал распоряжение об ограничении пользования водой из артезианских скважин под городом и о закрытии островной Венеции для въезда. Все въехавшие до запрещения могли оставаться под собственную ответственность. Было ясно, что симпозиум отменяется. Тимофей первым делом позвонил Биллу.
