Брата Гаспара, как монаха, амазонки, конечно, интересовать не могли. Золото тоже не должно было его интересовать: орден доминиканцев был основан как нищенствующий, его членам вменялось в обязанность отказаться от имущества и жить подаянием (обязанность эту, правда, отменили лет за двадцать до экспедиции). Если говорить о миссионерской деятельности, то, судя по оставленному братом Гаспаром трактату, она сводилась преимущественно к вымениванию у индейцев продовольствия и непрерывным перестрелкам. Гонсало Писарро, в окружении которого состоял монах до того, как волею судеб оказался в отряде Орельяны, прославился массовым уничтожением индейцев, превзойдя в этом едва ли не всех своих собратьев по Конкисте. И сам брат Гаспар без всякого смущения писал: «…после Бога только арбалеты поддерживали в ту пору наше бренное существование». Но каковы бы ни были мотивы, заставившие скромного служителя Церкви отправиться в экспедицию, поместившую Бога и арбалет в одном смысловом ряду, к своей задаче летописца он отнесся с полной добросовестностью. Много внимания уделил он и поиску амазонок.
«Индейцы с превеликим вниманием выслушали то, что им сказал капитан, и сказали нам, что если мы желаем увидеть амазонок… то прежде должны взять в толк, на что отваживаемся, ибо нас мало, а их много, и они нас перебьют. Лучше всего, по их мнению, нам остаться на их, индейцев, земле, а они, мол, позаботятся обо всем, в чем мы испытываем нужду».
Однако амазонки, а точнее, принадлежавшее им золото продолжали манить испанцев. И после долгих поисков они оказались в индейском селении, которое, по словам его жителей, входило во владения воинственных женщин.
«В тот день мы пристали к селению средних размеров, обитатели которого вышли нам навстречу. В этом селении была очень большая площадь, а посреди нее большущий щит со сторонами, равными десяти пье (примерно 280 см) каждая, и на нем рельефно был вырезан город, обнесенный стеною с воротами. У ворот стояли две очень высокие островерхие башни с окнами, и в каждой башне было по воротам, приходившимся друг против друга, и у каждых ворот стояло по две колонны, и вся эта диковина покоилась на двух страшно свирепых львах, которые поддерживали ее своими лапами и когтями, оборотив головы назад, как бы подстерегая один другого, а в самой середине щита была круглая площадка, и в центре ее зияло отверстие, через которое индейцы вливали „чичу“ и приносили ее в дар солнцу; „чича“ — это вино, которое они пьют, а солнце — это то, чему они поклоняются и что почитают своим богом, и в заключение могу лишь сказать — все это сооружение было истинным загляденьем, и сия удивительная штука всех нас так поразила, в том числе и капитана, что он осведомился у одного из индейцев о том, что на ней изображено, что это такое или хотя бы в ознаменование чего это у них поставлено на площади. Индеец отвечал, что они подданные и данники амазонок, что служат амазонкам не чем иным, как только украшая крыши своих домов-капищ перьями попугаев… что все селения, которые амазонкам подвластны, устроены точно так же, и это сооружение установлено у них в их честь, и они поклоняются ему, как памятному знаку своей владычицы, повелительницы всей страны упомянутых жен».
Но капище, украшенное перьями попугая, оказалось единственным свидетельством наличия в этих землях загадочных амазонок. Самих женщин испанцы так и не обнаружили и продолжили свое путешествие вниз по реке, которая еще не была обозначена на картах и которой Орельяна без ложной скромности присвоил свое имя.
«Вот так мы и плыли и начали себе приискивать подходящее для стоянки место, где можно было бы тихо-мирно отпраздновать праздник достославного и блаженного святого Иоанна Крестителя, и, по соизволению Всевышнего, обогнув выступ берега, вдающийся в реку, мы увидели на суше впереди себя много больших селений, белевших издали. Так мы неожиданно набрели на благодатную землю и владение амазонок».
Празднование святого дня, однако, не прошло так «тихо-мирно», как мечталось ученому доминиканцу. Индейцы при виде плывущего корабля высыпали навстречу незваным гостям. Правда, Орельяна, по словам брата Гаспара, «надеялся уладить дело миром и стал кричать им, убеждая их в нашем миролюбии». Но индейцы в миролюбии испанцев не были убеждены в достаточной мере. Они разрешили им пройти через свои земли, но предупредили, что впереди их уже поджидают, захватят в плен, а затем «препроводят к амазонкам». «Мы, однако же, не убоялись, — сообщает доминиканец, — и направились к селениям… И вышло так, что, когда мы высаживались, индейцы стали на защиту своих жилищ…»
Служитель Церкви, несмотря на свое намерение «тихо-мирно» отметить святой праздник, принял участие в набеге и даже пострадал: был ранен стрелою в бок. Но складки сутаны ослабили удар, и рана оказалась неопасной. Он пишет:
«Битва, здесь происшедшая, была не на жизнь, а на смерть, ибо индейцы перемешались с испанцами и оборонялись на диво мужественно, и сражались мы более часа, но индейцев не покидал боевой дух, скорее наоборот — казалось, что в бою их смелость удваивается. Хотя немало тел устилало берег, их соплеменники шли прямо по трупам, и если уж отступали, так только затем, чтобы снова ринуться в драку».
В этот день испанцам наконец «посчастливилось» увидеть тех, кого они так долго и безуспешно искали в джунглях будущей Амазонки. Доминиканец пишет:
«Я хочу, чтобы всем ведома была причина, по которой индейцы так защищались. Пусть все знают, что тамошние индейцы подданные и данники амазонок и что, узнав о нашем приближении, они отправились к ним за помощью, и десять или двенадцать явились к ним на подмогу. Мы видели воочию, что в бою амазонки сражаются впереди всех индейцев и являются для оных чем-то вроде предводителей. Они сражались так вдохновенно, что индейцы не осмеливались показать нам свои спины. Того же, кто все-таки показывал врагу свою спину, они убивали на месте прямо у нас на глазах своими палицами. Именно по этой причине индейцы стойко оборонялись».
Ни горячка боя, ни свежая рана не помешали любознательному монаху рассмотреть своих противниц:
«Сии жены весьма высокого роста и белокожи, волосы у них очень длинные, заплетенные и обернутые вокруг головы. Они весьма сильны, ходят же совсем нагишом — в чем мать родила, и только стыд прикрывают. В руках у них луки и стрелы, и в бою они не уступают доброму десятку индейцев, и многие из них — я видел это воочию — выпустили по одной из наших бригантин целую охапку стрел, а другие — может быть, немногим меньше, так что к концу боя бригантины наши походили на дикобразов».
Однако в конце концов индейцы, несмотря на помощь женщин, потерпели сокрушительное поражение от рук испанцев.
«Господь наш смилостивился над нами, приумножив наши силы и мужество, и нашим товарищам удалось убить семерых или восьмерых из тех амазонок, и мы сами были очевидцами этого, и индейцы, видя их гибель, совсем пали духом и были разбиты и рассеяны».
Конкистадоры, опасаясь многочисленности индейцев, предпочли покинуть разоренное ими селение. Но их интерес к амазонкам удовлетворен не был. И когда они вскоре после этого захватили в плен индейца, Орельяна стал расспрашивать его о тех, с которыми ему только что довелось сразиться.
