Пятое – коллективный (семейный) образ жизни.
И шестое – продолжительное совместное проживание родителей и детей – отчего последние перенимают опыт.
Действительно, всё это способствовало развитию мозга дельфинов. Причём эхолокация, используемая во всех случаях жизни и явившаяся важнейшим средством ориентации в воде и получения информации об окружающем мире, явилась, по утверждению уважаемого учёного, главным фактором в формировании головного мозга! И только! Здесь мистер Слосман видит только одну сторону медали, не учитывая факторы эволюции, в определённый момент разделившие человечество и «людей моря». Ясно, что, находясь в совершенно разных сферах обитания, и те и другие приобрели разные способности и возможности. Человек на суше вынужден был искать одежду, строить жилище – ни то, ни другое не нужно было дельфину. С другой стороны, множество функций, не свойственных человеку, оказались присущими дельфинам. Их сложные аппараты звукосигналов были изучены нами, и благодаря другу Джонсону сконструирован прибор, переводивший речь Лидинга, а потом создан и аппарат обратной связи.
– Браво! – проговорил Сальватор и захлопал в ладоши. Присутствующие поддержали эти аплодисменты.
– Арман, ты словно на международном симпозиуме. Часть из этих тезисов уже опубликована. Печатай остальное.
– Сам знаешь, по какой причине я этого не делаю. Рассказать всё – значит вызвать нездоровую сенсацию в мире науки, а ведь работа далеко не закончена. Этот таинственный пятый уровень… Опять же случившееся с Джонсоном настораживает. Хорошо, что банк данных рыбных промыслов работает через надёжных посредников, подобранных Полем в Сиднее.
– Ты думаешь, что между появлением такого учреждения и твоим именем никто не найдёт связи?
– Надеюсь. Вначале, создавая свою систему, я посчитал ее безукоризненной. Но сейчас, учитывая трагедию, случившуюся с нашим другом, надо быть начеку, – отозвался Вильбуа.
Сальватор тут же вспомнил письмо Педро Санчеса. Было над чем задуматься!..
Так, день за днём, прошло несколько недель, и де Аргенти засобирался домой. Накануне отъезда они завершили работу над третьей системой дыхательного аппарата, один из которых профессор взял с собой.
Глава 8
– Господин рейхсфюрер, – проговорил человек невысокого роста, вошедший с докладом в кабинет начальника СС Германии Генриха Гиммлера. – Как я уже предварительно докладывал вам, мои эксперты обработали материал, попавший к нам из секретной лаборатории профессора Джонсона. Несмотря на тщательно подготовленную и проведённую операцию, эксперты заявляют, что ключи к пониманию технологии светового оружия и аппарата связи с дельфинами уничтожены.
– Ваши выводы, Лоритц, – произнёс Гиммлер после некоторого молчания.
– Всё это время мои подопечные не подвергали допросам Джонсона и его людей. Они как будто бы успокоились. Думаю, пришло время начинать разговор.
– Хорошо. Только учтите, великой Германии нужен результат, хороший результат, а не груда костей. Вы меня понимаете? – Рейхсфюрер внимательно посмотрел на докладчика.
Тот понимал и был готов к выполнению любой задачи.
– Можете идти, – проговорил Гиммлер.
– Хайль Гитлер!
– Хайль!
Выйдя от начальника СС, группенфюрер Лоритц тут же вызвал к себе полковника Фишера, который непосредственно занимался группой Джонсона.
После этого разговора прошла неделя. Фишер прилагал все усилия, чтобы «раскрутить» подопечных профессора, которого пока не трогал. Он лишь заходил к нему иногда.
– Ну, и каковы ваши успехи? – неизменным вопросом встречал его Джонсон во время этих визитов. – Разобрались в чём-нибудь?
«Этот проклятый американец издевается надо мной. Разберёмся… если не с вашей аппаратурой, то уж с вашими-то людьми точно», – думал Фишер.
– Профессор, а не жаль вам ваших людей? Ведь судя по заключению экспертов, аппаратура уникальна. С кем вы будете потом работать? А работать-то придётся!
– На нацистов? Никогда!
Лицо полковника передёрнуло, но он сдержался.
– Будете, Джонсон. Не таких заставляем. Нам нужны не только готовые образцы оружия и аппарата связи, но и адреса, куда всё это шло. Обладая уникальным прибором, мы должны знать и противника, имеющего его.
– Противника… – усмехнулся Джонсон. – Противника нет, и это не военная тайна. Разработки шли исключительно в научных целях.
– Вот и назовите их.
– А вот это уже секрет.
– Кто же вам в таком случае поверит? – произнёс Фишер. – Вы говорите, что это не военная тайна, но секретная обстановка, в которой вы работали, убеждает в обратном. У вас, профессор, ещё есть время подумать… до завтрашнего утра. Иначе я не завидую вашим помощникам, да и вам тоже.
Фишер вышел.
– Кто же раскрыл наш секрет? – в который раз спрашивал себя Джонсон. – Не Сальватор, не Арман – это точно. Связь…
Профессор задумался. Связь была очень хорошей и надёжной. Никто из трёх ученых не был заинтересован в утечке сенсационной информации, которая была связана с их именами. Каждый внёс свою лепту в это дело, работая на результат… Анализируя прошедшие события, Джонсон пытался найти причину своего несчастья, и вот сегодня он вдруг вспомнил случай, когда, увлекшись на лекции в университете, назвал несколько общих выводов, сделанных им в области физики световых частиц.
«Я сам виноват в провале!..» – наконец решил он.
И чем больше он анализировал, тем очевиднее это становилось.
«Надо обязательно убедить Фишера, что мои сотрудники не знают «ключа» для решения этой проблемы, что именно в этом смысл секрета».
– Я помогу вам в восстановлении технологии производства оружия и аппарата связи с дельфинами, – заявил на следующий день Джонсон.
Фишер не без удивления выслушал это и поспешил прекратить пытки людей Джонсона. В течение месяца под руководством профессора была оборудована лаборатория. Но работать в ней на нацистов он не собирался. Джонсон специально тянул время, чтобы однажды воспользоваться случаем и отправить заранее написанное письмо в Аргентину. Несмотря на цензуру, оно действительно попало в руки адресата. Джонсон писал:
«ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГОЙ ДРУГ САЛЬВАТОР!
Думаю, что вряд ли смогу обратиться к тебе ещё раз, ибо моя жизненная партия сыграна. Я нахожусь сейчас там, где мы с тобой встретились перед Первой мировой. Честно говоря, я не надеюсь, что ты получишь это письмо, но думаю, что ты в курсе свалившегося на меня несчастья. Похоже, что я сам виноват в случившемся, упомянув однажды на лекции о действии света… Но я не жалею о пройденном пути, о нашей дружбе, начавшейся с лёгкой руки островитянина. Я старше вас обоих, и, хотя жить хочется, приходится делать выбор не в свою пользу. Я думаю, дело наше будет жить, и это согревает душу. Только прошу тебя, будь осторожен. Сейчас, к сожалению, мысль научная чаще работает на войну, чем на благо людей. Обстоятельства сильнее меня, и одной жизни оказалось мало, чтобы воплотить задуманное… Будь счастлив, Сальватор. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет… Прощай, друг.
