…Я искала тот столб высокий,Что стоял когда-то у стен ХерсонесаИ до которого херсонидыДотащили святого и там убили.………Про всё это написано в святцах,Показать могу – сама читала,Как мне прабабка моя сказала…[120]
V
Возвращение в Царское Село – Китайское посольство – Смерть Рики – Печальное лето в Слободке Шелиховской – Рождение Виктора Горенко – Ахматова учится чтению – Лето в Севастополе – «Дача Тура» – Чудеса Херсонеса.
Ахматова в первый свой приезд в Севастополь пробыла тут у бабушки и тёток зиму и начало весны, традиционно тяжкие в петербургских широтах для лёгочных больных. В конце апреля 1896 года она вновь находилась в Царском Селе; там её детское воображение было поражено обилием китайцев в сказочных пёстрых нарядах. По тихим царскосельским улочкам прошествовал слон, покрытый золочёной попоной с кистями и погремушками, – подарок пекинского богдыхана Гуансюя. Шли торжества по случаю прибытия чрезвычайного посольства Поднебесной Империи во главе с «наместником Чжили» (премьер-министром) Ли Хунчжаном. Там, на удалённых рубежах, где некогда воевал и хозяйствовал Эразм Иванович Стогов, в 1894–1895 годах шла жестокая сухопутная и морская война между обширной, богатой и неподвижной китайской Поднебесной Империей и островной Империей Восходящего Солнца – Японией[121]. Предметом состязания были Корея и земли Манчжурии, вотчина правящей в Пекине династии Цин. В ходе войны китайские армия и флот оказались наголову разгромлены и 5 (17) апреля 1895 года в городе Симоносеки был подписан мир, означавший капитуляцию Китая. Но торжествовали японцы недолго. Уже через неделю коалиция России, Германии и Франции, созданная по инициативе российского министра финансов С. Ю. Витте, предъявила им ультиматум с требованием восстановить территориальную целостность Китая в обмен на дополнительные денежные выплаты проигравшей стороны. В итоге воинственной Японии, помимо китайских денег, достались лишь Пескадорские острова и Формоза. А миролюбивая Россия в благодарность за защиту китайских интересов в придачу к учёному слону в царскосельском Александровском зверинце получила в 1896 году в аренду под строительство южной ветки Транссибирской магистрали[122] манчжурские земли. Хитроумный Витте понимал, что обложенный огромной японской контрибуцией Китай полностью зависим от кредитов западных союзников, и действовал напористо и бесцеремонно. Двумя годами спустя был установлен полный российский контроль над тем самым Ляодунским полуостровом с незамерзающим Порт-Артуром (Люйшунем), за который, в первую очередь, и сражались отважные до наивности японцы. Последние вполне усвоили урок европейской политической диалектики и потратили всю поступившую от Китая контрибуцию на перевооружение армии и флота. А перед организаторами дипломатической «тройственной интервенции» открывались возможности, от которых захватывало дух. Вдохновлённый успехом Николай II провозгласил натиск в Восточную Азию геополитической миссией своего царствования, а в Европе заговорили о русском владыке как о новом Императоре Тихого Океана.
Чем может обернуться для России этот эффектный бросок в Приморье, никто из столичных обывателей, разумеется, не задумывался. Царскосёлы с удовольствием посещали устроенный близ Александровки китайский слоновник. Слон богдыхана танцевал и бил в колокол; жил он в одном вольере с золотистыми китайскими курочками, которые таскали зёрна из его миски. Слону это не нравилось, он гонял курочек хоботом, иногда побивая хоботом и нерадивого сторожа-татарина (но никогда не трогал его сынишку). А маленькая Рика так никогда и не вернулась в Царское Село. В отличие от старшей сестры, южный климат ей не помог: туберкулёз дал осложнение на мозг, и четырёхлетняя девочка угасала на руках тётки Анны, в её деражнянском поместье. Ахматова рассказывала своему биографу, что родители держали в секрете от неё эту смерть, но «Анна тем удивительным чутьём, каким обладают только дети, догадалась, что случилось, и впоследствии говорила, что эта смерть пролегла тенью через всё её детство» (Аманда Хейт). Листая «Малыша» Альфонса Доде, мы можем наткнуться на сцены, наверное, напоминающие то, чтó происходило в семействе Горенко в начале лета 1896 года:
На столе было только два прибора: мой и отца.
– А мама? А Жак? – спросил я с удивлением.
– Мама и Жак уехали, Даниэль. Твой брат очень болен, – сказал Эйсет непривычно мягким для него голосом.
Но, заметив, что я побледнел, он, чтобы успокоить меня, прибавил почти весело:
– Это я только так сказал – очень болен; в действительности же нам сообщили только, что он в постели. Но ведь ты знаешь свою мать? Она захотела непременно к нему поехать, и я дал ей в провожатые Жака… В общем, ничего серьёзного…
У самой же Ахматовой есть странное «детское» стихотворение, от которого почему-то продирает мороз по коже:
