Такого рода деятельность вне всякого сомнения требуется задавить раз и навсегда. Сейчас возникла необходимость защитить школьные традиции от всяческих подстрекателей, действующих в сумерках. Иначе общий хаос в школе не заставит себя долго ждать, поставит под угрозу саму идею дружеского воспитания. В худшем случае могло получиться, как в других школах: учителя начнут вмешиваться в частную жизнь учеников, появятся замечания и т. д. А в Щернсберге эта функция искони принадлежит гимназистам, коллективно обеспечивающим корпоративную мораль.
Что же касается его лично, то он считает своим долгом принять участие в качестве кандидата, раз уж ему оказали высокое доверие, внеся в избирательный список. Если его выберут, он использует все свои силы для восстановления порядка и уничтожения забастовочного движения. Это он обещает. А если школа предпочтет переизбрать Бернарда, он, Силверхиелм, готов склонить голову перед подобным решением.
Но еще до выборов ему хотелось бы выдвинуть одно условие. В случае своей победы он хотел бы иметь в качестве заместителя такого человека, который не только любит и умеет работать, но и смог бы разделить его позицию в критических ситуациях. Это Густав Дален. И даже если бы школа оставила префектом Бернарда, всё равно следовало бы влить в совет новые свежие силы, и такой силой при всех условиях выглядит Густав Дален.
«Это смахивает на объявление войны», — прошептал Пьер Эрику.
Следующим на трибуне появился Бернард. Он выглядел подавленным.
Для начала, однако, поблагодарил за все благожелательные отзывы, которые услышал. Руководство советом мало напоминало прогулку по парку и требовало прежде всего опыта. Упростит ли уход с должности его учебные проблемы — трудно сказать. Он справился бы с этими проблемами в любом случае. Что касается Отто Силверхиелма, то у него, конечно, нет сколько-нибудь серьезного опыта. И вообще странно: баллотироваться в префекты без хотя бы годичной практики в качестве члена совета.
Есть и другие возражения предыдущему оратору. Не существует никакого подпольного забастовочного движения в реальной школе. Здесь Отто всё приукрасил и преувеличил, исказив суть дела. Реальная школа в Щернсберге, по большому счёту, отличалась лояльностью и следовала всем указаниям, как совета, так и учеников четвёртого гимназического класса. Но в семье не без урода. Пожалуй, речь шла об отдельном проблемном ребёнке. Опять-таки не станем называть имени, ибо здесь принципиальный, а не личностный вопрос. Но отдельный проблемный ребёнок вовсе не то же самое, что угроза всей системе дружеского воспитания.
И при этом Бернард повернулся прямо к ученикам реальной школы.
Отто Силверхиелм считался, как все знали, главным любителем квадрата среди учеников третьего гимназического класса. Это приняло чрезмерные пропорции. Никто не говорил, что трёпка сама по себе являлась чем-то неправильным, горчичник в нужный момент мог принести пользу. Но Отто, по мнению Бернарда, несколько злоупотреблял возможностью подраться. Ученикам реальной школы следовало задуматься, что произойдёт, если оснастить знаками префекта такого парня. Наказания должны использоваться разумно в правильной ситуации. Это не спорт. Реальной школе стоило решить, прежде чем они проголосуют, что их больше устраивает: жить как сейчас или получить больше силового напора. Потому что именно об этом, и ни о чём другом говорил только что Отто. Здесь и заключается выбор.
Но ещё семь-восемь человек из класса Отто и Густава Далена поднимались на трибуну и говорили о необходимости восстановить порядок, и что надо подумать об учёбе Бернарда, а в Густаве Далене видится замечательный помощник префекта. Бернард, кстати, слишком легкомысленно принимал прорастающие социал-демократические идеи. Из-за этого порой создавалось впечатление, что он сам социал-демократ (однажды Бернард возмущённо отверг подобное обвинение, но осадок остался, дыма без огня не бывает).
Избирательная кампания продолжалась в таком же стиле.
Для Эрика и Пьера не вызывало сомнения, как надо голосовать. Реальная школа имела несколько больше голосов, чем гимназисты, и поэтому Эрик верил, что Отто и Густав Дален проиграют. Сам по себе напрашивался вывод, что ученики реальной школы чисто из инстинкта самосохранения проголосуют как Эрик и Пьер.
Но Пьер был настроен пессимистически.
И он оказался прав. Когда результаты голосования появились на доске объявлений на следующий день, выяснилось, что новый режим Отто — Густава одержал решительную победу. И они приводят с собой в совет целых пять новых членов.
«Тогда это война, — сказал Пьер, — и нас ждёт Монашеская ночь. Они попытаются придумать что-нибудь совершенно дьявольское для тебя. Они ведь должны сразу продемонстрировать серьёзность своих намерений».
Монашеская ночь наступала всегда сразу после публикации итога выборов. Никто, собственно, не знал, откуда пришло такое название, казалось, оно существовало вечно. Но само мероприятие, бесспорно, являлось своего рода актом возмездия для тех, кого считали новыми-и-крутыми. Исполнители действа прикидывали, насколько вызывающе новички вели себя во время осеннего семестра. Для неминуемой кары годились различные способы. Но вначале совет всегда врывался к намеченной жертве и вытаскивал её из постели. Далее следовали различные процедуры, о которых по школе ходило много историй. Одного особо дерзкого реалиста подвесили за ноги на флагштоке в десяти метрах над землёй. Он висел там и сперва плакал, а потом визжал как свинья почти час, прежде чем какой-то товарищ по комнате или одноклассник осмелился выйти, чтобы спустить его подобно флагу. Другого затащили в душевую и насильно обрили у него половину головы, третьему разукрасили свинцовым суриком все места с волосяным покровом (ему пришлось сбрить волосы повсюду, и у него, кроме того, появилась какая-то странная сыпь вокруг пениса). Обычное простое наказание сводилось к тому, что виновного школяра затаскивали в душевую и держали на привязи под потоком холодной воды. Существовала добрая дюжина способов поставить на место новых-и-крутых.
Во время Монашеской ночи учителя уходили к себе и засовывали вату в уши, или ставили на проигрыватель пластинку Вагнера, или придумывали что-то еще, лишь бы совершенно ничего не видеть и не слышать.
Вопрос сейчас заключался в том, какое колоссальное умиротворение приготовили для Эрика. Это бурно и радостно обсуждалось во время ужина. Все ожидали побития рекорда. Но что могло стать хуже, чем флагшток или сурик?
Кто-то слышал, что они задумали привязать Эрика голым к печной трубе на большом школьном здании. Другой знал наверняка, что планировалось обвязать его передние зубы стальной проволокой и вырвать их. По ещё одной версии, ему собирались защемить яичко щипцами для колки орехов. Измышления в столовой лились рекой.
А Эрика пересадили. Сейчас он дислоцировался у дальней стены вместе с второклассниками, неподалеку от стола первоклашек, где располагались директор школы и дежурный учитель. И его старшим по столу был новый префект Отто. Он был сегодня в школьном форменном пиджаке, а знак Ориона на его нагрудном кармане окружал блестящий золотой шнур.
