— Знаешь, я уверен, что они все были бы счастливы тебе помочь. И не оченьто понимаю, почему ты так старательно все это скрываешь.
Она наклонила голову. Носком туфли поводила по разметке на тротуаре.
— Не знаю. — Посмотрела через плечо и отодвинулась, чтобы дать пройти какой-то женщине. — Это сложно объяснить.
Он взял ее за руку и повел к скамейке, которая стояла под ореховым деревом.
— Посидим здесь?
— Может, я не… — Она насупилась. — Позволь, я сделаю это через Интернет. Мне так будет легче.
Блю никогда не видел ее настолько смущенной. Она сидела на краю скамейки, положив сумочку на колени и отвернувшись. И из-за того, что он испытывал желание, из-за того, что на всей земле не было сейчас человека, с кем бы он предпочел здесь находиться, он сказал:
— Я бы хотел услышать это от тебя. По Интернету можно, но это не по-настоящему. верно?
Она взглянула на него, сморщившись.
— Ты жутко приставучий, Блю Рейнард, знаешь об этом? — Он рассмеялся:
— Да, мэм.
Сплетя пальцы, она вздохнула и сказала:
— У всех остальных детей в школе были мамы и папы. Я жила в маленьком городке, там никто не разводился. И вот я воспитывалась у дедушки с бабушкой, и все знали, что моя мать сбежала и вернулась домой беременная. Это было ужасно неловко.
— Ты в этом не виновата.
Она раздраженно помычала и посмотрела на него, как бы говоря: "Спустись на землю".
— Ты же сам живешь здесь всю жизнь. И все прекрасно понимаешь.
Он, признавая ее правоту, поднял плечо.
— Мое настоящее имя было Бархат, и каждый год кто-нибудь слышал об этом впервые, — проговорила она с многострадальным видом, но он расслышал в ее голосе и веселые нотки, — и несколько дней все вокруг дразнили меня "бархатным кондомом". — Она не улыбалась, но ее ноздри задрожали.
Блю захохотал.
— Ой, конечно. Смейся, смейся, — сказала она, но и сама не сдержала улыбки.
Он заставил себя остановиться. Положил ладони на ее руку.
— Бархат, да?
— Даже хуже. Бархатный Закат. Абсолютно хипповское имя.
Он расплылся в улыбке.
— Бедная Элли.
— Да, да. Дети это любят, и я не единственная, кого дразнили. Но некоторые мамаши и учителя меня жалели. — Ее глаза сузились. — Это я ненавидела. Как будто со мной было что-то не в порядке из-за того, что я не могла назвать своего отца.
Элли не смотрела на него, когда говорила, и Блю заметил на ее щеках пятна персикового цвета, внутренний жар сильных эмоций. Он понял, что ее сдержанность дорого ей достается, и для нее будет опасно открыть слишком многое и сразу.
— Хорошо, — сказал он. — Я все понял.
— Да?
На этот раз его улыбка была совсем не веселой.
— Это не так уж сильно отличается от моей ситуации, Элли. Мой отец застрелился, и я жил в этом большом старом доме с теткой, и все были уверены, что я прямой дорогой направляюсь в ад.
Теперь она посмотрела на него глубоким взглядом своих зеленовато-карих глаз. Тонкая, соединяющая ниточка понимания протянулась между ними, притягивая их ближе друг к другу, и Блю был рад этому. Он встал.
— Пошли. У нас обоих сегодня есть работа. Проходя мимо салона Конни Юинг, он увидел, что Конни, Роузмэри и Алиша перекусывают чем-то из бумажных пакетов, и помахал им. Конни прокричала:
— Блю, зайди сюда!
Он остановился на тротуаре и ухмыльнулся.
— А ты обещаешь, что мне не передастся перхоть от твоих клиенток?
— Не знаю, — протяжно проговорила Конни, оглядывая его с ног до головы. — Возможно, мне придется связать тебя и… э-э… ну скажем, подстричь.
— Нахальная какая! — Он схватил Элли и держал ее перед собой, как будто обороняясь. — У меня сегодня есть защита. Вы мне ничего не сделаете.
Элли покачала головой, и он подумал, что она, должно быть, закатила глаза, потому что Алиша улыбнулась. В самое ухо Элли, так, чтобы больше никто не услышал, он пробормотал:
— А у тебя прекрасный тыл, женщина.
— Отстань! — резко ответила она и отпихнула его, спасаясь в кресле Алиши.
Конни хихикнула и похлопала по стулу рядом с собой, игриво поведя плечами. Когда она погладила его по ноге, он поощрительно улыбнулся и она ответила самой хищной своей улыбкой, скосив глаза во всем их голубом великолепии.
— Мы говорили о тебе, сладкий. — Угу.
— Сегодня мы собираемся устроить междусобойчик, чтобы подобрать фотографии для выставки на Четвертое июля, — сказала Роузмэри. — Прежде всего я хочу, чтобы ты принес те снимки, что обещаешь мне уже две недели.
Он поморщился:
— Прости. Я все забываю. — Он посмотрел на Элли: — Ты мне напомнишь, когда мы вернемся домой?
Она кивнула, почему-то мрачно.
— Во-вторых, — продолжала Роузмэри, — я хочу, чтобы ты пожарил курицу и принес, и помог хоть таким образом.
Он снова взглянул на Элли. Ее глаза молчаливо умоляли его — желание девушки участвовать в этом собрании было очевидным.
— Хорошо, — сказал он, наконец отрываясь от ее глаз и поворачиваясь к Роузмэри. — Это я могу. Во сколько?
— Наверное, около семи. Может, уже станет попрохладнее.
— Я приду.
— Ты тоже придешь, правда, Элли?
— Конечно, если я не помешаю.
Блю не мог удержаться, чтобы не поддеть ее слегка: — А я думал, что по вечерам ты работаешь. Она медленно опустила ресницы, снова напомнив ему кошку.
— Иногда я делаю исключения.
— Ой, это мне напомнило, — сказала Роузмэри, кладя салфетку на стол, — что надо прямо сейчас позвонить Флоренс и спросить, не знает ли она, где может быть этот дневник.
— Было бы чудесно, — поддержала идею Элли.
Через несколько минут в автомобиле Блю вставил ключ в замок зажигания и остановился.
— Ты мне очень обязана, Коннор. — Она наклонила голову.
— Ты прав. И мой долг все время растет, верно?
В этот момент он мог сказать, что знает способы, как расплатиться с ним, как-то пошутить. Но утонул в ее больших, глубоких глазах и подумал о маленькой девочке в саду, выдергивающей сорняки.
— Просто правильно напиши мое имя в предисловии.
— Написать "Блю"?
— "Лоуренс", — ответил он и завел машину. Веселый мотив свинга заполнил кабину, и он потянулся, чтобы увеличить громкость.
— Странно, что ты так неравнодушен к свингу, — сказали Элли.
Он положил руку на спинку сиденья, готовясь дать задний ход, и посмотрел через плечо. Поток машин, направленный по этой дороге из-за возведения памятника, мчался мимо. Пропуская их, Блю сказал:
