Да, но на каждого казнящего найдется свой обух! На казнь – казнь! Не бывает так, чтобы творящий зло не получил по заслугам. Не обязательно с той стороны, в которую опасается взглянуть. Есть как минимум еще три. А если пересчитывать на градусы по окружности, то аж с трехсот пятидесяти девяти этих самых градусов можно ожидать атаки! С какой бы стороны подобраться мне? Где слабое место в Златиных кознях? Что я вообще о ней знаю? Итак:
1. Она подруга детства Марины.
2. Они ходили в один детский сад и вместе учились в школе.
3. В институтах подруги учились разных… Марина в политехническом… Я запомнила, потому что мой Осипчук тоже учился в этом вузе. А Злата… Где училась она? Марина рассказывала… только мне незачем было это запоминать. В тот момент Злата меня совершенно не интересовала. А на что мне сейчас сдался институт, в котором она училась? Разве знание этого способно как-то помочь? А вдруг?! Эх, и почему же меня так зациклило на ее институте?!! Но чем сильнее циклит, тем более могучий блок встает перед этим воспоминанием! Ой, неспроста… неспроста… Позвонить, что ли, Марине?
– Она училась в медицинском, в том же, что и Георгий, – отозвалась бывшая супруга Далматова, когда я позвонила ей на мобильник, – только какое это может иметь отношение к делу?
– О! В медицинском!! – с радостью воскликнула я. – Еще не сообразила, но какое-то отношение все же имеет. Вот, например, мы с тобой, – я намеренно назвала Марину на «ты». Хватит уж дурака валять – давно скорешились, если опять же употребить терминологию Люки. Надеюсь, Марина ответит мне в этом деле взаимностью, то есть тоже перейдет на «ты» самым естественным образом, – никогда не смогли бы запомнить название препарата, от которого Бо сделалось плохо, а она, как медик, думаю, запомнила бы легко.
– И что? – опасливо спросила Марина. – Ты думаешь…
Бывшая жена Георгия замолчала, но то, как она напряжена, чувствовалось даже по тишине в телефонной трубке.
– Я думаю пока только то, что сказала, – ответила я. – Злата вполне могла запомнить название препарата… А где она сейчас работает?
– Служит клерком в каком-то профилактическом центре. Тоже медицина, конечно, но весьма условная… Они в своем центре, по-моему, больше дурят людей, чем охраняют от болезней. Втюхивают пищевые добавки, лечебные чаи, какие-то особо целебные магнитные шарики, фильтры для воды, пиявок еще продают…
Я молчала в раздумье. Наверно, с помощью пищевых добавок, лечебных чаев или даже пиявок убить можно. Но раз Злата пошла ва-банк, она должна была как-то обезопасить себя по этой части. Наверняка пиявки ни при чем. И чаи с магнитными шариками тоже. Но где-то она должна была проколоться. Почему-то я уже почти не сомневалась в том, что к смерти Бо приложила руку именно Злата. Почему? Она ведь сказала, что Богдан согласился на брак с ней. Да, но сам Бо мне ничего не говорил. Почему я ей поверила?
– Ты думаешь, что какие-то пищевые добавки могут действовать, как… – прервала цепь моих размышлений Марина, а потом оборвала и собственную мысль: – Нет! Чушь! Бо никогда не стал бы есть ее добавки… Чаю, конечно, мог с ней выпить…
– Вдруг как раз все дело в чае… – отозвалась я. – Почему-то мне очень хочется еще раз попасть в мастерскую. Сейчас позвоню Вадиму, и если он там, попрошу разрешения приехать.
– Зачем?
– Сама не знаю. Тянет… Может, что увижу, что-то пойму… Вдруг Вадим скажет нечто такое, что прояснит картину. Поехали со мной! Четыре глаза лучше, чем два. Про уши можно сказать то же самое.
– Нет, не получится. Я ж на работе. Два часа брала за свой счет, чтобы съездить в агентство недвижимости, а пришлось полдня отсутствовать из-за того, что случилось с Гошкой. Сейчас увольняют только так…
– Ладно, съезжу одна. Потом позвоню, – быстро сказала я и торопливо попрощалась. Мне не хотелось, чтобы Марина задала вопрос, почему я в рабочее время дома. Конечно, я могла бы и соврать, но зачем лишняя ложь?
Вадим оказался в мастерской. Он разрешил мне приехать, хотя я очень путано объяснила, зачем мне это надо. Может, даже подумал, что я хочу полежать в обнаженном виде на ложе под колбасным знаменем соцсоревнования, чтобы он с меня написал одалиску № 2. Во всяком случае, тон его был весьма игривым, несмотря на потерю друга и соратника по мастерской. Что ж, живым – живое. Я ему легко простила игривость, поскольку на кладбище видела, что он скорбел по Богдану по-настоящему.
– Мне очень не нравится смерть Бо, – произнесла я, когда Вадим посадил меня за стол, над которым по-прежнему болтались на ниточках бумажные ангелы. Пустое, я вам скажу, занятие для ангелов – болтаться на ниточках. Видать, в таком положении да с дудками в руках никак было не защитить от смерти одного из хозяев мастерской.
Вообще-то мне ужасно хочется в продолжении повествования называть художника Вадькой, как когда-то делал Бо, но какое у меня на это право… Для меня он Вадим.
– Представьте, мне тоже она очень не нравится! – мой собеседник сразу стал серьезным. – Но бедняге Бо это уже не поможет.
Я как раз собиралась спросить, не показалась ли ему странной обстановка в мастерской в то утро, когда он обнаружил тело друга, но именно в этот момент в комнату фурией ворвалась женщина, которая с ходу закричала:
– Нет, вы посмотрите на него! Как только сюда, так непременно с бабьем! Какая ты все же сволочь, Вадим!
После этого программного заявления женщина с шумом отодвинула от стола уже описанный мною венский стул, уселась на него, положила одну ногу на колено другой, скрестила руки на груди, отгородившись таким образом от меня двойным крестом, как от нечистой силы, и уставилась прямо мне в глаза тяжелым взглядом. Я, разумеется, своих глаз не отвела, а тоже принялась рассматривать скандальную дамочку. Она была молода, но как-то изможденно рыхла лицом. Тональный крем покрывал его маской, как театральный грим, оставляя девственно незащищенными виски и шею. Наверно, женщина так торопилась, собираясь выйти из дома, что даже толком не погляделась в зеркало. Красивого лилового цвета помада была смазана, а под нижними ресницами скопились черные соринки осыпавшейся туши. Густые русые волосы небрежно падали на плечи. Одета женщина была в нарядное пальто из буклированной ткани цвета морской волны, из-под которого виднелись черные бархатные брюки, заправленные в высокие сапоги на шпильках, до боли похожие на мои.
Тот, кого обозвали сволочью, видно, к эдакому обращению привык, а потому с абсолютно спокойным лицом опустился на соседний стул и представил мне даму:
– Познакомьтесь, Настя, это моя жена – Эльвира, – потом Вадим, плавно поведя своей талантливой рукой, указал на меня и обратился к супруге: – Элечка, это подруга Богдана Далматова – Настя.
– Ага! Щас! – рыкнула Эльвира, и с ее ресниц на щеки упало еще приличное количество черных соринок. Некачественную, видать, она купила тушь. Судя по стильному прикиду, наверняка тоже дорогую, но паленую. Сейчас от подделок не убережешься… – Богдан всех своих девок рисовал и на стены вешал. А эта где? Где, я вас спрашиваю?!
