Не то чтобы мы не доверяли друг другу, собираясь вместе провернуть общее дельце. Но мы оставались осторожными людьми.
Взяв ведро, я сходил к роднику за водой. Вернувшись, наколол несколько охапок дров и сложил их в доме. Сонора сидел на крыльце и сонно наблюдал за мной.
Одна из дверных петель шаталась, я нашел молоток и поправил ее, как обычно делал мой отец и как стал поступать я, когда подрос. Это дает человеку ощущение дома — приводить все в порядок. Один раз я поднял голову и увидел, что Рут смотрит на меня с каким-то странным выражением. Тогда я взял шляпу.
— Наверное, — решил я, — нам лучше поехать к ограде. Она почти в двух милях отсюда.
Рут подошла к дверям.
— Загляните, когда будете возвращаться, — попросила она, побледнев и глядя на меня широко раскрытыми глазами, наполненными тревогой. — Я как раз достану из печки пирог.
— Непременно, — ухмыльнулся Сонора. — Обожаю свежеиспеченные пироги.
Вот это настоящая женщина! Не говорит тебе, что надо быть осторожным и что нам не следует этого делать. Такая вот она. Рут стояла, загораживая глаза от солнца, а мы ехали прочь по дороге, небрежно развалившись в седлах и положив руки на револьверы.
— Из тебя получился бы неплохой семьянин, — заметил Сонора, когда мы отъехали на полмили. — Это уж точно. Тебе не помешало бы собственное хозяйство.
От неожиданности я даже поднял голову — настолько его реплика соответствовала моим собственным мыслям.
— Именно это я всегда и собирался сделать, — сообщил я ему. — С меня уже хватит мотаться по свету.
Дальше мы ехали вроде бы спокойно. Оба знали, что должно произойти. Если мы выберемся из этой переделки целыми и невредимыми, впереди нас ждет самое главное представление. Я был сказал, грандиозное раскрытие карт. Каждый думал об этом, и никому из нас не нравился сложившийся расклад.
За несколько часов нашего общения стало ясно, что мы одного поля ягоды, люди одного сорта, и даже деремся одинаково. Пока мы ехали эту последнюю милю до ограды, я думал, что вот наконец нашелся человек, с которым можно пройти через ад, и как потом мне придется поступить с ним, поскольку я обязан выполнить свой долг.
Ограда стояла на месте, плотно пригнанная и прочная.
— Прикрой меня, чтобы никто не помешал, — попросил я Сонору. — Я подъеду и повалю ее.
В чистом воздухе мой голос разносился далеко. И тут из можжевельника вышел Билл Райдинг, небрежно держа в руках винтовку. Его голос зычно загремел в лощине:
— Вы ничего не будете ломать, ни тот, ни другой!
Я сидел, опустив руки. Моя винтовка лежала в седельном чехле, а Билл находился вне пределов досягаемости револьвера. Я видел, как его губы начали медленно растягиваться в улыбке, когда он поднял винтовку.
Моя лошадь за всю свою жизнь еще ни разу не теряла всадника так быстро. Я бросился ногами вперед и оказался на земле с револьвером в руке. Но не успел коснуться травы, как что-то грохнуло, словно небольшая пушка, и уголком глаза я заметил, что Сонора уже держал свои огромные кольты Уокера.
Шестизарядник я сжимал в руке, но даже не смотрел на Райдинга — он был вне пределов моей досягаемости, но неподалеку в можжевельнике с нашей стороны ограды я заметил какое-то движение, повернулся и увидел позади нас Гарвея Кинзеллу. Он улыбался, и я даже разглядел, как сжались его губы при первом выстреле.
Не помню, когда я начал жечь порох. Но что-то сильно ударило Кинзеллу, он попятился с искаженным от боли лицом, и тогда я пошел на него, и шел, не прекращая стрелять, стараясь не отвлекаться от дела.
Кто-то пальнул в меня из кустов. Я сделал беглый выстрел в том направлении и услышал, как этот кто-то взвыл и о камни загремела винтовка. Но я продолжал переть прямо на Кинзеллу, хотя его револьверы тоже работали не переставая. Я видел, как из их стволов вырывается пламя. Подсчитав, что у меня осталось еще четыре выстрела, я пошел дальше, не прекращая огня.
За моей спиной грохотали «уокеры» — прямо как пушки времен войны между штатами. Я не боялся, что Сонора подставит меня. Он был из тех, с кем можно пойти в огонь и в воду. К тому же нас объединяло общее дело и личная заинтересованность.
Потом Кинзелла упал ничком. Его изысканная куртка покрылась красными пятнами. Два других типа тоже лежали, потом до меня донесся перестук копыт — это остальные рысью удирали с места побоища.
Тогда я отвернулся и вставил в револьверы новые патроны. Сонора стоял, прислонившись к столбу, помахивая одним из своих кольтов.
Я подошел к ограде и вытащил из-за пояса кусачки, которые прихватил на ранчо. В голове у меня выстукивалась какая-то жуткая барабанная дробь, как будто до сих пор продолжалась стрельба, хотя стояла мертвая тишина, и я не слышал ни единого звука, кроме громкого щелканья кусачек.
Закончив с этим, я повернулся к Соноре. Он тяжело свесился через ограду, и из груди у него текла кровь. Я вынул кольт из его пальцев и засунул в кобуру. Потом взвалил его на плечи и пошел к мулу.
Мул и не подумал упрямиться. Я положил на него Сонору и взобрался на коня. Снова оказавшись в седле, я огляделся.
Райдинг умер, я определил это с первого взгляда. В него попали не один раз, и пуля снесла ему полголовы. Рядом с ним лежал еще один тип, и он тоже скончался.
Мне хотелось взглянуть на Кинзеллу. Я знал, что он умирает, еще когда стрелял. И тем не менее я подошел к нему.
На обратном пути мне три раза приходилось останавливаться и поправлять Сонору, хотя я и привязал его запястья к рожку седла.
Не успел я въехать в ворота, как Рут уже бежала к нам, а за ней и Джек. Потом я, должно быть, отключился.
Когда мои глаза снова узрели свет, это был свет от лампы. В комнате царил полумрак. Рут сидела возле моей кровати и шила.
— Как Сонора? — спросил я.
— С ним все будет в порядке. В него попали два раза. Мужчины! Вы оба такие большие! Просто трудно представить, что какая-то крошечная пуля способна вас убить!
Я подумал, что это может быть вовсе не пуля, а веревка.
Кинзелла попал в меня один раз, в бок. Всего лишь поверхностная рана, но, судя по тому, что рассказал мне Джек, она здорово кровоточила.
Немного погодя Рут встала и убрала шитье; потом ушла в другую комнату и легла спать. Когда, по моим прикидкам, прошел час, я откинул одеяло и подтянул под себя ноги. Я, конечно, испытывал слабость, но нужно очень много свинца, чтобы успокоить такого здоровенного парня, как я.
Я тихонько открыл дверь. Рут спала на соломенном тюфяке. Увидев ее на такой убогой постели, я покраснел от стыда. Ее волосы разметались по подушке, как золотая паутина, попавшая в полосу лунного света. Проскользнув как можно осторожнее мимо нее, я заглянул в открытую дверь комнаты, где спал Сонора. Он лежал на кровати Джека, а под ноги ему подставили стул, чтобы сделать постель длиннее.
