– Выходит, Близнец – модель будущего?
– Согласись, модель убогая.
– Выходит, я в будущем жил… – пробормотал Егор.
– Только не надо этих логических парадоксов. Мы все живем в настоящем.
– Наше настоящее – и есть будущее. Для тех, кто был раньше, до нас.
– Вот они его и устроили – как смогли. Будущее свое. А мы теперь в нем кувыркаемся.
Он высыпал диски на стол и, вглядываясь в маркировки, перебрал.
– Так, а где?.. Где вы, мои любимые кренделя? Мой аромат детства… Потерял, раззява?.. Вот они, кренделя, – Андрей удовлетворенно засмеялся и потряс диском. – Стерли файл, и ты уже без кренделей. Близнец создаст его заново, но на это время уйдет. А пока кушай, мальчик, ватрушки. А вот еще… О-о-о! Это знаешь, что? Это главная загадка того чокнутого старика. Соловей. Он почему не поет-то? Потому, что Близнец его не видит? Хрен! Файла нет. Будет файл – будет и песня.
– А музей? Он тоже на твоих носителях?
– Нет, просто он не сбрасывается. Его система почему-то сохраняет в первую очередь. В воскресенье после обеда начинается новая жизнь, а экспонаты продолжают старую. Отсюда и возраст. Но Близнец их уже раскусил, с моей помощью. Зачем народ баламутить? Шоколадка, которой две тысячи лет… По-моему, несерьезно.
– А-а, так ты вечный вершитель судеб, – процедил Егор. – Сидишь тут, рыбой воняешь… Властью упиваешься!
– Власть? У меня?! Какая у меня власть? Ты чего-то не то…
– Над странником глумишься! – Разъяренно шипел он. – Что тебе странник?.. Что они тебе сделали? Тебе люди что – черви?! Они там, в системе… они там все живые! В них жизни больше, чем в тебе! Что ты скалишься? Укутался в эту рвань!..
– Так ведь холодно, – тихо сказал Андрей.
– Тебе холодно, им – жарко! Только им деться некуда! Если они в твоих КИБах, если они внутри!
– Им некуда… Да. А мне…
– Остальные, наверное, восстанавливают. Работают, пашут, как…
– Зимой не пашут, – сказал он еще тише. – И кто эти остальные? Ты о ком говоришь?
– Ну, у вас же на Земле катастрофа какая-то… Если я правильно понял. Не все же люди с ума посходили. Это ты спрятался в нору и развлекаешься, корчишь из себя…
– Мы и есть остальные, – горько произнес Андрей. – Я, ты и Близнец в сети. И корыто. Новая колыбель человечества.
– Мы?! С тобой?.. Одни?.. На всей Земле?!
– Может, еще кто-то есть. Может, кто-то выжил – далеко, например, в Австралии. В настоящей, местной. А может, и там никого. Не проверишь. Я даже не в курсе, что здесь случилось. Я, как и ты, после родился, когда все уже произошло. Пытался спросить систему. А она молчит. Паранойя у нее. Она целиком в своем мире. Вот система – она спряталась. А я… куда ж я спрячусь?
– Я… ты… корыто… И ничего больше?..
– Летом теплее становится. До минус десяти. И консервы на складе заканчиваются. А больше – ничего. Смотрю в мониторы. Завидую. Плачу иногда… Если б раньше, еще до… до этого… кто-нибудь додумался внести в компьютер генокарту женщины…
– Можно было б начать род?
– Я бы уж постарался. А так… Вечный вершитель. Судеб, – усмехнулся он.
За окном совсем стемнело. Стекло превратилось в черное зеркало, и в нем, под шеренгами круглых плафонов, отражалась наполненная ванна. За дверью то и дело взвывал ветер – с каждым порывом по ногам продувало ледяным сквозняком. В бетонном полу что-то гудело – низко-низко, на уровне вибрации. Егор долго не мог уловить, что ему не нравится в этих звуках. Потом осознал. В доме не было слышно людей.
– Зачем ты живешь? – Спросил Егор.
– Я живу не «зачем», а «почему».
– Ну, почему.
– Потому, что меня синтезировали. Вот и вся причина. У тебя есть другая?
– Но это же бессмысленно!
– Да? А когда ты жил там, – Андрей показал на компьютер, – в этом был какой-то смысл?
– Не знаю… – выдавил Егор после паузы.
– Значит, ничего не изменилось.
У Егора затекли ноги, и он, встав с бортика ванны, пересел на свободный стул. С нового места ему было видно, как в одном из мониторов прокручивается бесконечная строка знакомых символов.
– Язык у системы простой, – пояснил Андрей. – Ты им скоро овладеешь. Он почти как наш. Да ты им уже владел, там.
– Андрей, а кто тебя… э-э… создал?
– Синтезировал. Не стесняйся, это же правда. Обойдемся без ханжества. Меня синтезировали. Кто? Предшественник. Он умер уже. Климат дрянной, кормежка однообразная. Да и старый он был.
– И что он?..
– Он мне так ничего и не рассказал. Если б летопись вел… Или дневник, или, как его, судовой журнал. По крайней мере, мы знали бы, какой сейчас год… Хотя, зачем нам это? Время упущено, с середины книга не начинается.
– Где мы находимся? Что это за дом?
– Дом-то? А хрен его… институт какой-то. Тебя это скоро перестанет интересовать. Не важно все это.
– Что же важно?
– Еда, вода, тепло. Одежда. Рыба на складе еще есть, но я иногда мясные консервы нахожу. В городе полно магазинов, только снег раскопать.
– А дальше? За город?
– Зимой нельзя, замерзнешь. Летом попробуем. Вдвоем попробовать можно. Это одному страшно было. Ногу вывихнешь, и привет. А вдвоем можно…
– Долго ты меня в этой жиже выращивал?
– Неделю. Сразу после прошлого переключения начал – аккурат перед этим закончил. Хорошо, что успел.
– Так быстро?! Еще через неделю второго синтезируем? Третьего, то есть…
– Во, разогнался! А сырье снизу таскать? Я для тебя месяц заготавливал. Пешком же.
– Но ты, вообще, собираешься?
– Эх, бабу сделать бы… А чего ж… Бабы нет – мужика синтезируем, – без особого энтузиазма ответил Андрей. – Пойдем-ка, я тебе владения свои покажу.
Он поднялся и вывел Егора в гулкий холл с единственной мигающей лампой. Вправо уходил длинный, похожий на тоннель коридор.
– Там лестница. Лифтом пользоваться не советую. А тут у меня спальня.
Андрей толкнул обитую войлоком дверь. Изнутри повеяло влажным теплом и какой-то кислятиной. Окно в комнатушке было прикрыто фанерой, из-под которой торчали клоки ваты. Вдоль стен стояло несколько старых калориферов. Кроватью служили накиданные на полу тряпки, одеялом, видимо, тоже они. Егор заглянул в помещение и, кашлянув, поспешил за Андреем.
– Здесь харчи лежат. Рыбка наша… Ты запоминай сразу. Сортир на нижнем этаже. Там налево и до колонн. Сам учуешь. А это библиотека.
Он отворил другую дверь, и Егор увидел высоченные, в человеческий рост, штабели книг. Тома лежали по четыре в ряд, корешками к проходам, и таких рядов в комнате было не меньше ста.
