— Подожди немного! — Затем она отворила дверь, впустила Фабиолу в комнату и вышла, спуская за собой занавесь двери.
Фабиола села и осмотрелась. Комната была невелика, чиста, но чрезвычайно просто, почти бедно, убрана; она освещалась одним овальным окном, выходившим на лестницу двора. Окно было прорезано в стене так высоко, что шедшие по лестнице не могли видеть, что происходит в комнате. Словом жилище Ирины, пройти к которому можно было только через черную лестницу и заднее крыльцо двора, казалось затерянным в огромном здании, и окна его были так высоки, что не привлекали внимания. Их можно было принять за слуховые, которые обычно делались под крышей.
«Убежище выбрано удачно, здесь трудно отыскать Себастьяна, — думала Фабиола, — но если его откроют... Ирина и дочери ее погибли... Это, наверно, ее дочь. Как она суха и надменна! Видно, что она озлоблена... Что удивительного?... После таких бедствий, таких потерь!... Узнаю только о здоровье Себастьяна и уйду — что мне тут делать? они глядят на меня, как на зверя, будто я сама посылала несчастных осужденных на смерть... Однако я должна понять, простить им эту ненависть. .. Может ли христианка не ненавидеть язычницу?...»
В эту минуту занавес приподнялся, и в комнату тихо вошла белокурая, лет сорока пяти женщина, бледная, худая, но еще прекрасная, несмотря на возраст и скорбь, выражавшуюся в каждой черте лица. Она была одета в простое темное платье, и приветливо поклонилась Фабиоле.
— Я — Ирина, которую ты хотела видеть, — сказала она. — Чем могу служить тебе? Голос ее был тих, и что-то сердечное, доброе звучало в нем.
Фабиола встала.
— Я пришла, — сказала она несмело, — узнать о... Поверь, что не любопытство, а участие... не злое намерение, а уважение к тебе и...
Фабиола была взволнована и не могла произнести больше ни слова.
— Сохрани меня, Боже, предполагать злое! — сказала Ирина. — За что буду я хотя бы мысленно оскорблять человека, которого не знаю? Успокойся, благородная Фабиола, успокойся и скажи мне, какое ты имеешь ко мне дело. Если я могу услужить тебе чем-нибудь, сделаю это с радостью!
Фабиола стояла пораженная. Ирина через несколько дней после казни всех своих близких, укрыв у себя Себастьяна, новую жертву языческого мщения, принимает язычницу и повторяет ей, что готова услужить женщине, которую встречает в первый раз в жизни!...
— Я пришла, — сказала Фабиола дрожащим от волнения голосом, — узнать о состоянии здоровья Себастьяна... Есть ли надежда спасти его?
Молодая женщина, сидевшая в углу комнаты, вздрогнула и встала. Она побледнела и была, видимо, испугана и разгневана. Фабиола заметила и это движение, и ее выражение лица.
— Поверьте мне, — сказала она вдруг с жаром, — я не выдам вас; я скорее умру, чем произнесу слово, которое бы повредило вам!
— Все это одни слова, а мы тебя не знаем, и кто поручится, что ты... — начала с досадой молодая женщина; но Ирина повернулась к ней и сказала настойчиво, но кротко:
— Замолчи, прошу тебя, Хлоя! Не смущайся, — прибавила она, обращаясь к Фабиоле. — Дочь моя сказала это по молодости, прости ей. Я тебе верю!
— Иногда молодые бывают разумнее старых, — произнесла Хлоя и вышла из комнаты в порыве гнева.
Ирина бросила печальный взор на свою дочь и вздохнула. Она обратилась к Фабиоле:
— Ты желаешь узнать о здоровье Себастьяна? Он очень, очень плох. Я и моя дочь не отходим от него. Его лечит искусный врач, но не ручается за его жизнь. Да будет над нами воля Божия!
— Могу я его видеть? — спросила Фабиола.
— Если ты хочешь, конечно, но он без памяти и не узнает тебя. Не лучше ли отложить свидание до того дня, когда он опомнится, или...
Ирина не договорила. Фабиола поняла ее. Она встала и сказала:
— Позволь мне прийти узнать о нем сегодня вечером. Я предпочитаю прийти сама, чем посылать рабыню.
— Приходи, когда хочешь; я всегда буду рада видеть тебя и известить о состоянии твоего... твоего...
— Друга моего отца, друга моего покойного отца и моего. Я всегда его уважала, а теперь еще больше. Бедный, несчастный Себастьян!
— О, нет, не несчастный! — сказала Ирина. — Он пострадал за веру, и Бог наградит его, Бог благословит его жизнь, если он останется жив; если же умрет, Бог примет его в сонм праведных. Он не несчастлив, напротив...
— Но он так ужасно страдает! — воскликнула Фабиола.
— Телом, но не духом, — ответила Ирина.
В эту минуту в комнату вошла другая молодая девушка, красивая, черноволосая, с тонкими чертами лица и с добрым выражением глаз. Она была одета просто, как и Ирина и, входя, ласково и почтительно склонилась перед Фабиолой.
— Моя дочь Дарья, — сказала Ирина. — Ну, что, как чувствует себя наш больной? — спросила она.
— Он, по-видимому, спит, и я пришла спросить у тебя, матушка, нужно ли разбудить его, чтобы дать ему лекарство.
— Я думаю, нет, если он уснул. Пойду взгляну на него. Если он без памяти, постараюсь заставить его проглотить лекарство. Останься с благородной Фабиолой. Подожди немного. Не уходи. Я скоро вернусь, узнаю только, спит ли он. Если он действительно заснул, то это хороший знак.
Ирина вышла из комнаты, оставив девушек наедине. Фабиола молчала. Сердце ее было полно различных чувств, голова — мыслей.
— Как ты добра! Презирая опасность, ты отыскала нас, чтобы осведомиться о Себастьяне, — сказала Дарья. — Если бы ты только видела его, когда его принесли к нам! Кажется, сердце зверя, и то бы дрогнуло от жалости при виде этого израненного, истекающего кровью человека. Бедная матушка плакала над ним, как над родным сыном!
— Она очень любит его? — спросила Фабиола.
— Она всех любит; но лично она знала его мало, вернее почти совсем не знала.
— И приняла его? Вы знаете, что вас ожидает, если откроют...
— Конечно, но на то воля Божия! Мы должны исполнить наш долг. Люди — братья. Бог приказал не думать о себе, когда страдают ближние. Мы должны помогать друг другу. Что мы делаем для бедных, больных, гонимых — делаем для Бога. Чего нам бояться? Смерти?
— Но как же они узнали, что вы не побоитесь принять Себастьяна? Почему его принесли сюда?
— Мы христианки, и христиане принесли его к нам; к тому же мама всю свою жизнь посвятила попечению о бедных. Она хорошо лечит; у нее есть целебные травы. После смерти моего отца она посвятила себя больным и несчастным. Ей случается не спать по нескольку ночей кряду и переходить от одного больного к другому.
— А давно умер твой отец?
— Он погиб за веру вместе с нашим дядей в предпоследнее гонение христиан. Дед наш тоже погиб. Бедная мама потеряла отца, мужа и брата... Но мы благодарим Бога! Он послал нам утешение. Мы смогли многих спасти. Христиане нас любят, и в трудные минуты обращаются к маме. Я говорю с тобой откровенно , ведь ты дружна с Себастьяном?
