Быстро пробежав глазами написанное, Лера посмотрела на часы: время поджимало. Вот-вот должен вернуться Стас… Но больше почему-то ничего убедительного не придумывалось, а стрелки часов неутомимо двигались. Лера оставила листок на столе и выбежала к ожидавшему ее такси.
Она щедро расплатилась с таксистом и кинулась в здание аэропорта. Заказанный билет ее ждал. Время отлета примерно совпадало с временем возвращения Стаса домой. «Только бы он не прикатил в аэропорт, только бы пронесло, только бы пронесло!» — нервничала Лера, то скатывая авиабилет трубочкой, то, опомнившись, разглаживая его на колене. Ну, слава богу, кажется, все обошлось, однако успокоилась Лера только тогда, когда лайнер поднялся в воздух.
Несколько часов полета привели ее мысли в относительный порядок. Становилось все более ясным, что делать дальше и как добыть необходимую ей информацию. Самым тяжелым делом было возвращение пистолета. Любой ценой! Так, в переживаниях и с головной болью, Лера долетела до Москвы.
В это время Стас вернулся домой и после нескольких бесплодных звонков в дверь открыл замок своим ключом. Первое, что ему бросилось в глаза, был пластиковый рюкзачок, небрежно брошенный под столом. Увидя его, он оторопел. Потом взгляд его упал на записку, и строчки запрыгали у него перед глазами. Теперь он разрывался от своей беспомощности что-либо предпринять. Он пытался успокоиться, пересилить волнение. Даже съездил в ближайшее кафе и поужинал на скорую руку. И только когда было далеко за полночь, сон сморил его, и он, как был в одежде, так и уснул на нераскладывающемся диване, как-то беспомощно свесив неумещающуюся руку.
Москва радостно встретила Леру. На флагштоках трепыхались трехцветные флаги, украсившие город в чью-то честь. Отнюдь не дистрофичного вида дети резво катались с металлической горки, протирая до дыр штаны. На углу у супермаркета молодые мужчины пили пиво и весело чему-то смеялись. Вечно озабоченные женщины таранили прохожих тяжело груженными продуктовыми сумками — словом, все было как всегда. И снова, как в Барселоне, она села в такси и поехала ДОМОЙ.
Лера открыла дверь своим ключом, швырнула чемодан в прихожке и вбежала в комнату соседки. Та сидела у окна, равнодушно наблюдая чужую, не имеющую теперь к ней никакого отношения жизнь.
— Миленькая, родненькая! Тетя Верочка! — затормошила она старуху. И та словно просыпаясь от долгого сна, повернулась к ней и дрожащей тоненькой рукой коснулась Лериных волос.
Все в квартире было таким знакомым. Вещи стояли на своих местах, пахло чем-то родным, чего словами не объяснишь. После долгого разговора на кухне с чаем и бутербродами Лера рассказала тете Вере о своей жизни в Барселоне. Конечно, не обо всем: ей не хотелось омрачать и так невеселую жизнь старушки. Потом прошлась по квартире, то и дело бесцельно беря в руки разные предметы. Вот мамино зеркальце с инкрустированной ручкой, вот сломанная машинка Игоря, вот пасьянсная колода Павла Александровича. Она стала перебирать вещи в его комнате. Пора бы часть их кому-то отдать, подарить, только рука не поднималась. Ей казалось, что она не имеет права трогать что-либо в его комнате. Чудилось: вот сейчас откроется дверь и Павел Александрович замрет на пороге в немом удивлении. Открыв его альбом с фотографиями, которого никогда не видела прежде, Лера всматривалась в чужого, но чем-то очень знакомого молодого человека. «Может быть, сын? — подумала она, но тут же опомнилась. Помилуй бог, фотографии были черно-белыми и очень старыми. — Да ведь это же он сам, Павел Александрович! — изумилась Лера. — Какой красивый был. Как коротка жизнь! Что такое поколение? Двадцать лет? Но ведь человек живет в среднем лет семьдесят. Тогда что такое две тысячи лет? Тридцать человеческих жизней! Как быстро все происходит на земле! Казалось, Иисус Христос пришел к нам мессией очень давно, а на самом деле всего тридцать человеческих жизней назад! Как странно…
А это где он? — спросила себя Лера и поднесла близко к глазам фотографию, закрепленную в картонном листе. Под ней лежала стодолларовая купюра. — Твою мать! — ругнулась про себя Лера и одну за другой стала вытаскивать остальные фотографии. И еще… еще! Под каждой лежала сотенная. Когда она пересчитала пачку, там набралось двадцать тысяч. — Спасибо, кум. Мне сейчас они так пригодятся! — Денег Лера взяла с собой из Испании совсем немного. Всего пять тысяч, иначе пришлось бы оформлять таможенную декларацию в Барселоне. Хотя по московской нищей жизни это была вполне приличная сумма. — С чего же начать? — в нерешительности думала она. — Как узнать правду? Ведь от этого теперь зависит вся моя жизнь» Наступила ночь, но сон не шел к ней. Через приоткрытую дверь было слышно, как тихонько посапывала во сне тетя Вера.
Лера надела старенькую дубленку и вышла в темноту улицы. После испанской жары московский мартовский крепкий морозец давал о себе знать даже сквозь теплую овчину. Она озябла. На глаза навернулись от холода слезы. «Это я не плачу, это мороз», — успокаивала она себя.
Лера шла, вроде бы прогуливаясь, и неожиданно обнаружила, что подошла к дому Паншина. Она была у него несколько раз, но дом сразу узнала и замерла перед ним, вглядываясь в темные спящие окна. «Как бы забрать пистолет», — размышляла она, пытаясь вспомнить, какое из окон его. Вдруг из-за угла выскочило такси со знакомыми шашечками на боку и из него вывалился пьяный человек. Неровной походкой он пошел к подъезду, но остановился, заметив женскую фигуру, и, чему-то рассмеявшись, направился прямо к ней.
— Девушка, не скажете который час?
Лера посмотрела на часы:
— Три часа.
А когда подняла глаза, обнаружила, что перед ней стоит Лев.
— Ты? — удивленно спросил он. — Ко мне приехала? Да? Лерочка, ведь ты же ко мне приехала? Узнала правду и приехала?.. Пойдем в дом. Поплачемся друг другу. Мы же все-таки не чужие. Мы же родные люди. — И он пошел к дому, подхватив Леру под руку.
Квартира была прокурена и не прибрана. Видно было, что Лев никого тут не ждал.
— Садись, Лерочка, садись, лапочка! — пьяно суетился Паншин. — Мы сегодня в «Савое» гуляли. День рождения у Кольки Пасюка. Сорок лет стукнуло. Погуляли знатно, Сейчас я и тебе рюмочку налью. — Он поставил на журнальный столик бутылку водки и тарелку с начинающими подсыхать мандаринами.
— За тебя! — провозгласил он, подняв рюмку в заздравном жесте. — Вернее, за нас, за тебя, за меня и за нашего сына. Кстати, как он? — спросил Лев, занюхивая водку рукавом. Молчавшая до этого Лера пригубила водку и, пытаясь сдержать рванувшуюся наружу ненависть, ответила:
— Все в порядке, Игорь сейчас в интернате. С ним все хорошо.
— Ну и ладненько, ну и замммечательно, — улыбался Паншин, разливая по новой. Видно было, что он прилично набрался. — Чего же это ты, Лера, меня бросила? — заплетающимся языком спросил он. — Думаешь, я совсем дурак. Думаешь, не знаю, что вы меня кинули?.. Куда улетели-то? В Америку, во Францию? Я же об этом потом узнал. Бросили меня, сволочи. Денег не дали…
— Кто тебя кинул, Левушка? — ласково заглядывая ему в глаза, спросила Лера.
