Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Посадочная полоса маленького аэропорта была обозначена сигнальными огнями; чуть дальше виднелась освещённая башня диспетчеров; самолёт приземлился, спазматически содрогнулся, дверь скользнула в сторону, развернулся трап; Алис и Вирджилио спустились на бетонированную площадку у самолётного ангара — и с этого мгновения стали двигаться настолько симметрично, что казалось, будто медики едут, подхваченные эскалатором, выверенная траектория, магическая плавность; так они пересекли внешнее пространство — асфальтовую площадку, до которой долетал шум моря, — нырнули во внутреннее, движущееся и тёплое, такси, потом опять оказались во внешнем — ледяном и недружелюбном, больничная парковка; и снова внутреннее пространство, правила которого они выучили назубок: хирургическое отделение.
Тома Ремиж встретил бригады медиков, как радушный хозяин. Рукопожатия, наспех проглоченный кофе; прибывшие представились, установился контакт; фамилия Арфанг тут же окутала присутствующих своей аурой. Ремиж ещё раз перечислил собравшихся: каждая команда была тандемом из старшего хирурга и интерна; к ним добавились врач и медсестра анестезиологи, медбрат и медсестра хирургического блока и сам Тома — всего тринадцать человек; все они готовились войти в стерильное пространство операционной, в неприступную крепость, в секретную зону, открытую лишь для избранных, обладавших тайными знаниями; чёрт возьми, подумал Тома, до чего же много народу.
Блок был готов. Бестеневые хирургические лампы заливали операционный стол белым светом; все осветительные приборы, собранные в круглый букет, были направлены на тело Симона Лимбра, которое только что переложили с каталки и которое до сих пор казалось живым, спящим: невозможно было смотреть на это тело без волнения. Молодой человек находился в центре комнаты — и он был сердцем мира. Вокруг лежащего словно очертили стерильную зону, границы которой не мог нарушить ни один из тех, кто не участвовал в операции: ни к одному предмету нельзя прикасаться, ни один из них нельзя было испачкать; органы, которые медики собирались изъять, стали святыней.
В углу операционной колдовала Корделия Аул. Девушка изменилась: она оставила свой мобильный в ящичке гардероба и теперь, расставшись с ним, не ощущая у бедра твёрдого чёрного корпуса, время от времени шевелившегося, словно отвратительный паразит, она как будто погрузилась в иную реальность: да, именно здесь всё и происходит, думала она, глядя на лежащий перед ней инструментарий, именно здесь я существую. Получив образование хирургической медсестры, Корделия прекрасно ориентировалась в обстановке; она привыкла к напряжённой и сосредоточенной активности этого места — но активности, направленной на спасение пациентов, призванной возвращать их к жизни, поэтому она никак не могла представить себе операцию, которая должна была начаться с минуты на минуту: она убеждала себя, что молодой человек уже мёртв, — ведь так? — и что хирургическое вмешательство будет способствовать выздоровлению других людей. Она подготовила материал, разложила инструменты и теперь шёпотом, приглушённым маской, повторяла порядок подготовки органов: первый — почки, второй — печень, третий — лёгкие, четвёртый — сердце; затем она начала всё сначала, только теперь перечисляя органы в порядке их изъятия, который зависел от того, сколько может продлиться ишемия, — то есть как долго может храниться орган, после того как его отделят от кровоснабжения: сначала — сердце, потом — лёгкие, за ними — печень, и последние — почки.
Тело уложено и обнажено; руки разведены в стороны, чтобы освободить доступ к грудной клетке и брюшной полости. Тело подготовили, побрили и продезинфицировали. Затем его укрыли большой стерильной салфеткой, оставив окошко по кожному периметру грудной клетки и брюшной полости.
Пора: приступаем. Операцию начала бригада урологов: именно они вскрыли тело — они же и зашьют его в конце операции. Оба врача засуетились, распавшийся бином, Лорель и Арди: высокий худой хирург — и маленький толстенький интерн. Первым к телу склонился высокий и худой: он рассёк брюшную полость — подрёберная лапаротомия,[120]что-то вроде креста, нарисованного на брюшной полости. Отныне тело было поделено на две зоны, их граница пролегла в районе диафрагмы: зона брюшной полости, в которой находятся печень и почки, — и зона грудной клетки, где находятся лёгкие и сердце. Затем в разрез ввели ранорасширители с зубчатыми рейками, увеличивающими отверстие: их регулируют руками — для подобной операции требуется недюжинная сила в сочетании с виртуозной техникой. Раскрытое тело; тусклые, сочащиеся внутренности, рдеющие в холодном свете ламп.
Практики по очереди подготавливали трансплантаты. Быстрые, проворные скальпели заскользили вдоль органов, освобождая их от «креплений» — связок и оболочек, хотя пока ещё ни один орган не был отделён от тела. Урологи, стоявшие по обеим сторонам стола, неспешно беседовали; хирург счёл эту операцию отличной возможностью преподать интерну наглядный урок: склонившись к почкам, он подробно объяснял каждый свой жест и описывал используемые приёмы; ученик важно кивал и иногда задавал какой-нибудь вопрос.
Через час за дело взялись две эльзаски — дамы одного роста и телосложения; хирург, восходящая звезда в элитарной хирургии печени, воздерживалась от любых разговоров, и её бесстрастный взгляд прятался за стёклами небольших очков в железной оправе; она трудилась над своей печенью с решимостью, с которой обычно лезут в драку; она оперировала самозабвенно, полностью отдавшись процессу, словно весь мир сосредоточился в её жестах, в её практике, — сопровождавшая хирурга интерн не сводила глаз с руки, обладавшей столь невиданной ловкостью.
Ещё через полчаса в блок вошли пульмонологи. И вот наконец настал черёд Вирджилио — его выход, его звёздный час. Свою полную «боеготовность» он продемонстрировал, сразу же сделав продольный разрез грудины. В отличие от коллег, Брева не склонялся к столу: он стоял с прямой спиной и вытянутыми руками — своеобразная манера сохранять расстояние между собой и телом. Вскрыв грудную клетку, Вирджилио обнажил сердце — его сердце, оценил его размер, внимательно осмотрел желудочки и предсердие, понаблюдал за ровными сокращениями; в это время Алис наблюдала за тем, как хирург изучает орган. Сердце было великолепно.
Вирджилио действовал с ошеломляющей быстротой — руки борца и пальцы кружевницы: он препарировал аорту, затем — освобождая мышцу — одну за другой полые вены. Алис, стоявшая с другой стороны стола, была захвачена увиденным — этим дефиле, разворачивавшимся вокруг тела; совокупностью действий, которые над ним совершались; она исподтишка наблюдала за лицом Вирджилио и задавалась вопросами: что значат для итальянца эти манипуляции с мертвецом? какие чувства он испытывает? о чём думает?.. И пространство вокруг девушки внезапно качнулось, словно между живыми и мёртвыми больше не было разницы.
Вскрытие закончилось, к телу подвели канюли.[121]Сосуды пронзили иглой, чтобы в них можно было ввести микрокатетеры, по которым потечёт жидкость для охлаждения органов. Анестезиолог, не отрывая взгляда от мониторов, следил за гемодинамикой донора: абсолютно устойчивая; Корделия подавала хирургам-практикам необходимый инструмент, стараясь чётко выговаривать название каждой стерильной салфетки, номер зажима или скальпеля, которые лежали у девушки на ладони, затянутой в резиновые перчатки; и чем больше инструментов она подавала, тем увереннее становился её голос, а в душе зарождалось ощущение, что она находится на своём месте. Всё готово, канюляция сделана — можно пережимать аорту.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
