Кстати, вызывало немалое удивление, почему Гдлян и Иванов, которые без конца критиковали Политбюро, включая Горбачева, в то же время восхваляли именно Яковлева. Выступая на митинге в Тушине — одном из районов Москвы, Гдлян в пух и прах разнес опубликованное в печати интервью полковника КГБ А.С. Духанина, обвинил органы госбезопасности в том, что они якобы подставляют не тех членов Политбюро. «Мы доверяем Яковлеву. Мы к нему обращались. Он нас поддерживает», — заявил следователь.
Чем так завоевал его симпатии Александр Николаевич?..
* * *
После первого Съезда народных депутатов нападки на меня еще более усилились. Как я и предполагал, они отчетливо сместились в политическую сферу. Клевета о взяточничестве нужна была только для «компромата» — фактов-то никаких у следователей не было и быть не могло, они это знали прекрасно. Не буду здесь описывать политические события в стране летом и осенью 1989 года. Подчеркну только вновь, что гдляновская кампания влияла на них весьма заметно. Тем не менее на заседаниях Политбюро я продолжал отстаивать свою линию. А она, если сказать кратко, состояла в следующем: я бил тревогу, предупреждал, что такой ход событий приведет страну к глубокому кризису, к спаду экономики, к разрыву хозяйственных связей, к политической нестабильности, к развалу Федерации. Именно за эту позицию наша антисоветская прозападная пресса и зарубежные радиоголоса нещадно крестили меня «консерватором». Да, все это я неоднократно говорил на заседаниях Политбюро, на Пленумах ЦК, излагал в письмах членам ЦК (которые до них, увы, не доходили). И, к глубочайшему моему сожалению, оказался прав.
А ведь такого развития событий вполне можно было не допустить. Могучая страна обладает достаточными резервами и ресурсами для того, чтобы более плавно, без крупных потерь совершить переход к новым экономическим отношениям в рамках социализма.
Но в тот период политические соображения явно взяли верх над экономическими. В данном же случае я анализирую кампанию «Гдлян против Лигачева», которая стала одним из политических рычагов для достижения определенных целей. И поэтому сразу перейду к сентябрьскому Пленуму ЦК КПСС 1989 года, на котором с сообщением по этому вопросу выступил Генеральный прокурор А.Я. Сухарев.
Оно было обстоятельным, со множеством примеров и фактов о злоупотреблениях следователей. В зале Пленума стояла гнетущая тишина. Я смотрел на участников заседания и чувствовал, что многих тревожит одна и та же мысль: почему творится такой разбой? Что в конце концов происходит в стране? Неужели это и есть перестройка? Идет открытое шельмование Политбюро, руководящих кадров в центре и на местах, деятелей науки, культуры, достойных коммунистов. И никто даже не пытается разобраться в сути дела. Ведь методы Гдляна один к одному напоминают страшные факты фабрикации дел в период сталинских репрессий. Неужели мы накануне этого?..
Пленум, как обычно, вел Горбачев. Во время выступления Сухарева мы с ним в президиуме обменивались репликами, и я почувствовал, что у Генерального секретаря настроение такое: нечего тут обсуждать, надо принять постановление и заканчивать. Но меня это не устраивало. Я сказал, что готов выступить и буду просить слова.
— Да зачем? И так все ясно, надо браться за постановление, — ответил Горбачев.
— Нет, Михаил Сергеевич, я не согласен, — твердо возразил я. — Если не дадите мне слова, все равно пойду на трибуну.
По настроению зала я чувствовал, что мне надо выступить, притом обязательно. Мое отмалчивание будет истолковано превратно. Хватит того, что фактически зажали рот на Съезде народных депутатов: многие ведь думали, что я промолчал сам, не знали о моих записках в президиум съезда.
Горбачев, видимо, понял, что на этот раз меня удержать не удастся. В случае конфликта обращусь прямо к Пленуму, и Пленум меня поддержит. Короче говоря, слово мне было предоставлено. Говорил откровенно о том, что наболело. Зал близко принимал мои переживания, все понимали, что речь ведь не только обо мне идет — о судьбе страны. Шельмование и моральный террор всегда предшествуют физическим расправам. Это мы уже проходили в нашей истории.
Я пытался вскрыть корни происшедшего, предостеречь от грядущих бед. Два следователя всенародно льют потоки клеветы и демагогии на партию, на органы правосудия, обманывают миллионы людей — и все в порядке! «Не надо драматизировать!». Я сказал, что мы имеем дело с чрезвычайно опасным политическим явлением — политическим карьеризмом. Оно явно набирает силу и становится эффективным приемом в достижении далеко идущих и отнюдь не святых целей. Ставка сделана на то, чтобы вбить клин между партией и народом, между коммунистами и беспартийными, скомпрометировать честных работников и протащить к власти своих людей.
В конце выступления возразил Горбачеву, который днем раньше, в начале Пленума, говоря о трудностях в стране, в очередной раз призвал не нервничать. Сегодня, когда события приняли катастрофический характер, наш спор с Горбачевым на сентябрьском Пленуме ЦК 1989 года выглядит символичным. «Консерватор» Лигачев предупреждал об опасности сепаратизма, вспышек националистических страстей, развала экономики и государства, предлагал принять специальную резолюцию о единстве партии, о том, что необходимо, пока не поздно, удержать страну от сползания в пропасть.
А в ту пору Горбачев призывал «не нервничать».
Как распорядилась история, кто оказался прав — сегодня ясно каждому. И дело тут вовсе не в амбициях. Я еще и еще раз утверждаю: катастрофического развития событий можно было избежать!
Но и на сентябрьском Пленуме 1989 года была упущена еще одна возможность всерьез обсудить положение в стране. Просто приняли постановление о полной несостоятельности выдвинутых против меня обвинений во взяточничестве, иными словами, дело свели только к моей персоне. Между тем шельмование честных людей — руководителей, литераторов, деятелей искусства, стойких коммунистов — шло повсеместно — в городах и областях.
Кстати, на Пленуме произошел любопытный инцидент. Предварительный проект постановления состоял только из одного пункта, касавшегося моей невиновности. Однако опытный политик Горбачев, поняв, что Пленум безусловно принял мою сторону, сам предложил внести второй пункт: «Пленум поручает Московскому горкому КПСС рассмотреть вопрос о партийной ответственности Т.Х. Гдляна и Н.В. Иванова в соответствии с выводами Прокуратуры СССР».
Для меня решение Пленума было важным. Оно снимало тот жирный слой клеветы и наговоров, под которым я жил эти трудные месяцы.
* * *
Деструктивная пресса приняла решения Пленума в штыки. Политическая борьба в стране нарастала, возня вокруг Гдляна и Иванова была ее отражением. Еще раз повторяю, что дело не только в них — они обслуживали определенные антисоциалистические силы.
Между тем из всех республик в ЦК КПСС лично на мое имя начали приходить письма с поддержкой. Любопытно, что письма шли только положительные, только в поддержку. И я не раз говорил работникам отдела писем ЦК КПСС:
— Почему вы передаете мне только добрые, утешительные письма? Где остальные? Те, что против меня? Но мне отвечали:
