Яна снова застегнула рюкзак, глотнула воды, немного плеснула в лицо.
– Я помню этот кусок, – наконец сказала она, поднимаясь с корточек, – четыре или пять огородных преисподень с интервалами в два метра между заборами.
Андрей покачал головой, сплюнул и отстегнул от пояса прицел карабина. Значит, не обойти... Покосившиеся, словно собрание уродств местной архитектурной мысли, домики один за другим проплывали в объективе прицела. Огороды, заросшие по самое не хочу, упавшие заборы, провалившиеся крыши. Выбитые глазницы окон, сорванные двери. Мародеры до сих пор находят, чем тут можно поживиться.
Рай для партизанской войны. Ад для попавшего в ловушку путешественника.
– Выходит, нам придется пройти? – Яна не ответила. Отложила флягу, сняла с ремня обрез, открыла один из боковых карманов рюкзака и извлекла на свет плоскую жестяную коробочку. В ней оказались промасленная тряпочка, ежик для чистки дул, шомпола, пыжи, дробь и еще целая куча подобной ерунды. Усевшись рядом с кривой, словно турецкая сабля, сосенкой, она принялась увлеченно приводить свое орудие в состояние полной и надраенной боевой готовности. – Это может быть опасно?
– А ты видел здесь неопасные леса, Андрюша? – Она улыбнулась, разглядывая его через пустые стволы обреза. – Последний раз, когда я шла этими местами, шайка вооруженных косами и ножами уродов пыталась меня оприходовать. Прямо в этих вот поселках. На мою удачу, засады они ставить не умели совсем... Одного я подстрелила, остальные разбежались, только что не обсираясь на ходу! А ты спрашиваешь.
Андрей пожал плечами, расстегнул кобуру и достал пистолет. Что бы там ни говорил он Янке, а с карабином было спокойнее. Даже при четырех патронах... Достал обойму, проверил затвор, заряд баллона, что еще? Колеса попинать, как в анекдоте?
– Хорошо, – сказала Яна, прочищая ствол ежом, – что батя охоту любил. У него примочек этих охотничьих немерено, я даже все брать-то не решилась. Самое нужное прихватила. Да и ружье отменное, старое только, раньше такие только под заказ делали.
– А стволы, – Андрей спрятал «Тигр» и пренебрежительно покосился на оружие Яны, – твоему коллекционному экземпляру кто отхватил?
– Я, – просто ответила девушка, – а как еще с ним по лесам быстро таскаться?
– Приклад бы отпилила, а стволы оставила.
– А я со стволов начала, – натянуто улыбнулась она.
Женщина... Андрей усмехнулся, оборачиваясь к поселку:
– А ориентиры не потеряешь?
– Не боись! – Она поднялась на ноги, осторожно выдергивая из забитого патронами патронташа два картонных цилиндра и тщательно заряжая их в стволы. – На главной улице от отстреленного мужского прибора повернуть налево!
Они медленно двинулись к поселку по заросшей, едва различимой на земле проселочной дороге. Прошли за ржавые, сбитые с петель ворота и оказались внутри.
Домик поселочного сторожа был сожжен просто дотла. О том, что он когда-то вообще существовал, говорил лишь чудом уцелевший щит для объявлений и телефонная будка под наклонившимся столбом электропередач. Провода грустно раскачивались на ветру, задевая ржавую оградку и крышу невысокого сарая.
– Знали бы родители, как такие пейзажи когда-нибудь смогут порадовать мое сердце, – пробормотал Андрей, расстегивая молнию куртки до половины.
Дорога, проходившая между двумя рядами разрушенных и обвалившихся дачных домиков, круто виляла, изобилуя ухабами и ямами. Янка уверенно набрала ход, практически не задерживаясь на перекрестках и неожиданно сворачивая на другие, как две капли воды похожие на предыдущие, улицы.
– Мир смерти, – тихо, но торжественно произнесла она внезапно, останавливаясь возле очередного участка и толкая сбитую с одной петли калитку стволом обреза. Калитка качнулась внутрь, жалобно заскрипела. – Чувствуешь величественность момента?
Андрей не чувствовал. Он сейчас ничего, кроме так и не прошедшей головной боли, не чувствовал. С упорством больного ишака он терпеливо плелся за девушкой по вымершему поселку, хмуро оглядываясь по сторонам на не менее хмуро разглядывающие его халупы.
– Дыхание разложения... – сказала Яна, озираясь вокруг. – Это ведь почти город, а? Тут ведь жили, трудились. И вдруг все умерло. Прикинь, нечто подобное произошло бы с Новосибирском? Заброшенные титаны из бетона...
– Нечего даже равнять! – Андрей дернул плечом, подбрасывая сползшую лямку. – Это не город, а совершенно искусственное построение человеческого маразма. Оно не держит в себе ни энергетики, ни эманации. Тут не трудились и жили, а подменяли жизнь иллюзией труда, Яна.
– Красиво рассуждаешь! – усмехнулась она. – Классовая вражда к сельскому хозяйству?
– Не путай, пожалуйста, эти жалкие трущобы еще и с колхозами...
– Давай зайдем.
– Куда?
– Сюда. – Она осмотрела желтый, облезший на солнце дом и снова толкнула калитку, проскальзывая на участок. – Никто не обидится, не бойся. Отдохнем, осмотримся. Это интересно, поверь. Там хоть стулья найти можно.
И, не дожидаясь ответа, зашагала через обвалившиеся грядки прямо к крыльцу двухэтажного домика с покосившейся вперед крышей. Андрей хотел сказать, передумал, оглядел улицу и нерешительно зашел следом под противное пение калитки. Девушка тем временем уже поднялась на скрипучее деревянное крыльцо и внимательно вглядывалась в глубь дома через грязное, потрескавшееся стекло окна.
– Что ты рассчитываешь тут интересного найти? – Андрей помимо воли понизил голос. – Пыль времен? Или скелет бабушки?
– Не будь занудой, Андрюха! – Она улыбнулась и, опять не дожидаясь, пока он поднимется, вошла в дом через зияющий провал дверной коробки. – Это же история, до которой можно дотронуться. – Ее слова стихли внутри, и Андрей шагнул следом, с неприязнью слушая гулкое эхо собственных шагов по поваленной внутрь входной двери.
Осмотрелся. Царство облезшей краски и выцветших занавесок. Королевство поломанной мебели и разбитых стекол. Империя пыли, грязи, хлама и запустения. Держава старого, противно въедающегося в кожу запаха, хрустящих под подошвами ботинок крошек стекла и фарфора, сырости и полумрака. Славное прибежище рухляди, не растащенной мародерами и хозяевами, старых поломанных игрушек и битой посуды.
Андрей, взглядом проводив исчезнувшую в кухне Яну, медленно прошел в одну из комнат. Сколько лет прошло? Десять? Двадцать? Пыль и мусор, неприятного вида ошметки на безногом, завалившемся набок столике, плесень и паутина в углах.
– Ощути, впитай, – раздался жизнерадостный голос девушки, и Андрей вздрогнул, – дух живших тут людей! Им тут нравилось, они сами строили этот дом, подумай только! – Скрипнули открываемые Яной дверки шкафа. – Все эти вещи. На этих диванах люди занимались любовью, на этих креслах попивали пивко, наслаждаясь видом заката с крыльца!
Развалившиеся, никому не нужные сараи, в которых из всех удобств есть умывальник на стене в кухне, в который сначала сам подливаешь воду, а затем еще и выносишь слитую грязную в ведре. Именно так думал Андрей обо всех этих вещах и сооружениях. Он испытывал отвращение, необъяснимую стойкую неприязнь к бессмысленно потраченным на постройку карикатур частной собственности времени и силам.
