— Я все равно буду сниматься, Геннадий Ильич! Даже если муж будет против! — необоснованно пообещала она.
— Так ведь, если он будет..! В общем, не знаю, Влада. Я подумаю. Хотя даже не знаю. Очень сложно… Мне сейчас нужно решить с деньгами. Двести тысяч долларов. Это как минимум.
— Вот как раз пока вы будете решать вопрос с деньгами, я решу проблему с мужем.
Иронично скривив губы, режиссер неслышно матюгнулся. Неслышно, но искренне. А произнес уже машинально:
— Лады. Давай.
Мобильник Бунимовича отверг ее: она была занесена в черный список. Пришлось звонить в офис. Как она и ожидала, ответила Гелена:
— Геннадий Ильич очень занят, но… можете оставить информацию. Я непременно передам. — В голосе мегеры было столько триумфального торжества и меду, что Влада поняла: на ней поставлен жирный крест.
— Да, я хочу оставить информацию. Передайте Бунимовичу, что я от роли отказываюсь. И еще: даже если он передумает, я не изменю своего решения. Всего доброго! — высказавшись, она прерывисто вздохнула: трудно было слететь с пьедестала, на который вознесла ее наивная фантазия.
Смирившись с провалом хрустальной мечты, Влада уже собиралась в Женеву, когда на телефоне высветился номер Бунимовича:
— Влада! Душа моя, добрый день!
— Добрый, — нахмурилась она. «Что еще нужно этому старому лису?»
— Как дела, душа моя?
— Прекрасно.
— Так когда встречаемся?
— Зачем? — совершенно искренне удивилась Влада.
— Как это — зачем? — недоумевал и Буня. — Все готово к съемкам.
— Я чего-то не понимаю… Вы что, решили проблему с деньгами?
— Не я, душа моя, а ты! Ты решила и избавила меня от всех проблем! Я безумно благодарен!
— Благодарны? — Влада ничего не понимала. — Благодарны, потому что я отказалась?
— Ну не казни меня! Виноват я, душа моя, виноват. Прости, девочка. Я был с тобой немного груб, но в тот момент мне казалось, что небеса разверзлись, все прахом. Думал, что такая задумка, такой проект — и все это коту под хвост. Пойми же мое состояние! Ты же творческий человек. Когда мне сказали, что ты категорически отказалась, я — поверишь? — всю ночь плакал! Все думал: кто же сможет тебя заменить, и точно понял — никто! А теперь, когда решена главная проблема, да еще не двести, а триста тысяч! Душа моя, ты гений!
— Подождите, Геннадий Ильич. Вы что, деньги на фильм нашли?
— Что значит «нашел»? Деньги эти муж твой выделил. Как меценат.
— Там указана фамилия? Бравин?
— Нет, душа моя, анонимно. Но мы-то знаем, от кого деньги.
— Но я-то не знаю! — Влада была уверена, что Бунимович ошибся. И чтобы потом не выглядеть нелепо, умышленно язвила: — Я-то не знаю!
— Ах, он и тебе не сказал? Действительно мужчина. С огромной буквы!
— Это какая-то ошибка, Геннадий Ильич. Муж денег на фильм не выделял. Кто-то другой, наверное. Ко мне отношения не имеющий.
— Как это «не имеющий»? А в условиях этой спонсорской помощи прямо сказано, что в главной роли снимется Бравина Влада. Категорически!
— Ничего не понимаю… — изумилась Влада. Казалось, даже голос ее удивленно пожимал плечами.
* * *
Шама «Золотой» считался удачливым домушником. Впрочем, удачливый — не то слово. Осторожным и предусмотрительным. И очень хитрым.
— Не золотой ты, Шама, а гнедой, — смеялся Эльдар, доброжелательно глядя на огненно-рыжего вора. — Как тебе удалось ни разу не спалиться? Ты же хат десять — двенадцать на уши поставил. А нигде мокрых следов не оставил. Молодчик!.. Теперь, Шама, о деле. Нужно поставить одну хату, но технично. Она может быть запаленная. Там менты на калитке пломбочку оставили. На кукане может быть эта хата… Слам не бери. Цапанешь только плащ черный и кейс вот из этой комнаты, — короткий и толстый палец ткнул в план. И все! Это весь слам с хаты… За эти вещички я заплачу.
— Да ладно, Эльдар-абы! Какие бабки? Надо — значит надо.
— Ты, Шама, смотри, дыши тише. Это серьезное дело. Возьмешь — и с ходу ломись. Сваливай в туман. Там за дальняком аллея, оттуда и сливайся.
Ночная тишина в Лозовом — особая. Вкрадчивая и настороженная. Где-то тявкнет собака. Незлобиво и лениво. Пискнет и прошуршит мышь. И мрак…
Шама не нуждался в инструкциях. Он и без инструкций был предельно собран и осторожен. Еще с вечера, затаившись в полуразрушенном сарайчике, на чердаке, он «делал подвод», «поляну пробивал». Иными словами, проводил рекогносцировку. И всегда так: прежде, чем кинуть хату, Шама терпеливо осматривался, изучал привычки и график хозяев дома, выявлял пути экстренного «слива» — на непредвиденный случай. Короче, очень осторожный был вор, Шама Золотой.
Ментов на подсаде нет: точно нет. Зря предупреждал Эльдар. Зря беспокоился. Разглядывая в бинокль объект, он прикидывал, как будет входить. Окна — отпадают: форточек нет, замазка стекол изнутри… Отпадает… Через трубу — не выйдет: узкий дымоход… Петли двери тоже замками внутрь… Не прокатит. Придется снимать пломбочку. Шама самодовольно усмехнулся: этот вариант он предусмотрел. Дождавшись четырех часов ночи, Шама сноровисто экипировался: надел на ноги сапожки-диэлектрики, натянул удобные, сохраняющие чувствительность пальцев, перчатки, поводил плечами и бедрами. Убедившись, что ничего не скрипит, не бренчит, взял сумку и покрался к аллейке — пролазу в дощатом заборе прямо за туалетом. Приблизившись к двери, Шама вытащил из сумки и надел специальные очки, а на лоб натянул инфракрасный фонарик. Теперь прокурорская контролька — лист бумаги, наклеенный на замок — виделась как днем. Шама даже мог прочитать текст на маленькой печати. Вытащив из той же сумки флакон, Золотой пшикнул на бумажку и замер. Ждал. Бумажная лента ожила: слегка потрескивая, стала разгибаться и наконец услужливо отогнулась. Как бы гостеприимно приглашая отпирать замок. Шама ухмыльнулся и неспешно сунул отмычку. Замок уступил очень быстро. В доме вор не мешкал: нашел нужную комнату, забрал порученные предметы… На миг остановился. Протестовало тело и душа против того, чтобы уйти без слама. Без добычи… Но подавил Шама искушение. Раз сказал Эльдар — это закон.
Осторожным и умным был двадцатипятилетний Шамиль Закиров, Шама Золотой.
У выхода задержался: запер на замок и снова заклеил прокурорскую опечатку. И здесь не оставил следов. Так что бесследно исчезли из дома предметы, уличающие участкового Сакина и майора Мишина в убийстве.
* * *
Генрих обескураженно сел на край дивана и задумчиво почесал щеку:
— Влада, ты что-то путаешь, я час назад говорил с ним.
Она развела руками и села рядом.
— Что за игру он ведет? Я не понимаю. Мне позвонил Бунимович и сказал, что Алексей перечислил триста тысяч.
