— Но вода же грязная, — сказала я.
Джеймс улыбнулся и поцеловал меня в щеку.
— Значит, нашим детям мы не будем разрешать туда залезать, — сказал он.
Этот голос его согласия прошел прямо через меня, отогнал страх и заменил его волной тепла.
— Все будет в порядке, правда?
— Да, — сказал он.
Пойду поищу Джейка. Он сможет сказать мне, когда Сьюзи точно будет дома.
Я сажусь в автобус, что идет в центр города, чтобы посмотреть, нет ли его на Нью-стрит. Как только я вижу Джейка, играющего на скрипке, сразу останавливаюсь в изумлении, и это несмотря на то, что я и предполагала, что найду его именно здесь. Ему нужно было поехать в больницу вместе со Сьюзи. Если она так плохо себя чувствует, ей может понадобиться его поддержка, и должен же он уметь сочувствовать, хотя бы из-за его обширного опыта с собственным плохим здоровьем.
Он играет Вивальди. Я — в конце толпы людей, остановившихся послушать и посмотреть. Когда он пролетает через неистово сверкающие тридцать вторые, то изливает искрящийся, беззаботно фонтанирующий поток музыки на каждого, кто его слушает. И в этот краткий миг звуки, как капли, разлетаются по воздуху, легкие и фривольные, и сам Джейк кажется почти веселым.
В толпе — группа рабочих.
— Сыграй ирландскую жигу! — выкрикивает один из них, когда Джейк заканчивает Вивальди.
И Джейк играет ирландскую жигу, и становится еще легче, а нога его отбивает такт, когда он играет. Большинство остается слушать, и когда рабочий начинает прихлопывать, присоединяются все. Подхваченная общим весельем, хлопаю и я, и мы все смеемся и танцуем на месте, а Джейк играет все быстрее и быстрее. Я даже не представляю, играет ли он известную мелодию или сочиненную на ходу. Он заканчивает на высшей точке и откладывает скрипку. Лицо раскраснелось и блестит от напряжения, ему нужно перевести дух.
Теперь толпа, превратившись в одно большое целое, бросает деньги в открытый футляр скрипки и расходится. Некоторые остаются около него — поговорить. Он разговаривает с ними запросто — должно быть, у него есть завсегдатаи, те, кто специально приходит на дешевый концерт; вход свободен, даже если у тебя нет денег. Я уверена, что Джейк не думает о деньгах. Сьюзи зарабатывает достаточно для них двоих.
Он знает, что я здесь. Несколько минут он беседует с небольшой группой, а затем подходит ко мне.
— Привет, Китти. Разве ты не должна быть дома? У тебя же работа.
Я не совсем понимаю, о чем он говорит. Почему это я сейчас должна быть дома? Если нужно, я могу работать всю ночь.
— Джейк, — говорю я, — в какую больницу поехала Сьюзи?
Его лицо окаменело, и я вижу, как его глаза расширяются от ужаса.
— Что ты имеешь в виду? Что-то случилось?
— Нет, нет. — Я дотрагиваюсь до его руки, поняв, как я его испугала. — Все в порядке. Ничего не случилось. У Сьюзи все нормально.
Его лицо проясняется, и он отворачивается, кивнув кому-то в знак благодарности за положенные в футляр деньги.
— Я имею в виду ребенка.
— Какого ребенка? — Его лицо становится непроницаемым.
— Ребенка Сьюзи. В какую больницу ее направили?
— О чем вообще ты говоришь?
У меня комок подступает к горлу, но я стараюсь говорить ровным голосом.
— О малыше, Джейк. О твоем малыше, о ребенке Сьюзи, которого вы ждете через семь или восемь месяцев.
Голос его становится чужим и жестким.
— Китти, иди домой и поговори с Джеймсом. Я ничего не могу поделать. Адриан был прав.
Он отворачивается от меня, как чужой. Что случилось с моим добрым, сострадательным братом, который не так давно дал мне убежище? Почему же у каждого есть еще и второе лицо?
Он зажимает скрипку подбородком и меняет натяжение в смычке.
— Так где же Сьюзи? В какой больнице?
— Иди домой, Китти! Ты меня отвлекаешь. Если хочешь, позвони позже. Сейчас я занят.
— Но где она?
— Конечно же на работе. А где она, по-твоему, должна быть?
Он отворачивается от меня и проводит смычком по струнам — яростно, но с абсолютным контролем. Музыка, что звучит на этот раз, глубокая и страстная. Скрипка почти разговаривает; это смычок так касается струн, так оттягивает, продлевая, низкие ноты. Незамедлительно собирается новая толпа, привлеченная полным страдания звуком, и какое-то время я смотрю на них, пытаясь понять, что же они слышат. Увлекает ли их Джейк на свою дорогу или открывает каждому его собственную дверь?
Джейк играет для меня, для Сьюзи, для ребенка, хотя и не признается в этом даже самому себе. Он не поворачивается в мою сторону, потому что знает, что я еще здесь. Теперь его музыка настолько глубока и темна, что я чувствую нестерпимую боль где-то внутри.
Я ухожу, но, удаляясь, продолжаю слышать музыку и ощущаю постепенно заползающий в меня холодный страх. Мне приходится остановиться и перевести дыхание, потому что я начинаю понимать, что именно говорит мне скрипка.
…Я вхожу в банк, где работает Сьюзи, и сразу же вижу ее. Она в другом конце помещения, среди столов с канцелярскими принадлежностями, деловито пожимает руку мужчине среднего возраста с седеющими волосами во внушающих доверие очках. На ней зеленый костюм — юбка чуть выше колен — и белая шелковая блузка, зеленые геометрические фигурки которой сочетаются с костюмом прямо-таки совершенно. Ее волосы, вымытые и небрежно откинутые назад, — безукоризненны. Выглядит она очень хорошо.
Ее взгляд скользит по мужчине, и она замечает меня.
— Китти! Что ты здесь делаешь? Надеюсь, ты не подумываешь о еще одной закладной?
— Почему ты опять на работе? — мягко говорю я.
Вначале она теряется, затем улыбается:
— А, ты имеешь в виду проблему с желудком. Все прошло сто лет назад. И длилось-то всего двадцать четыре часа.
Я внимательно изучаю ее лицо. Теперь, рассмотрев поближе, замечаю, что она выглядит бледнее обычного и кажется усталой. Как будто плохо спала.
— Муки совести, — говорю я.
Она хмурится:
— О чем ты, Китти?
Но она выдает себя. По ее глазам вижу, что я права; существует только одно возможное объяснение ее препирательства. Музыка Джейка пульсирует внутри меня. Так хочется закричать не нее.
— Ребенок, — говорю я и наблюдаю за ее реакцией. — Где он?
Несколько секунд она молчит. Она поняла.
— О чем ты? — повторяет она снова.
— Ты знаешь.
Нервно смотрит на часы.
— Посмотри, Китти. У меня через две минуты назначена встреча. Мы не сможем поговорить попозже? Обсудим все, что захочешь.
