Ну так к чему я это говорю. Мы заболели гриппом. Все трое. Температура – тридцать восемь, ползаем, как вареные мухи. Звонит француженка – можно, зайду к вам? Я говорю: нет. Грипп, температура. Заразно, опять-таки. И вы знаете, что она сделала? Она отсчитала семь дней и пришла. Без предупреждения. Я, говорит, знаю, что грипп длится ровно неделю.
Сначала подумали, в дверь звонит черный маклер. Был тут один, все выменивал, купит пониже, где окна во двор, сделает евроремонт – и приходит меняться на верхние этажи с видом на Кремль. Видали мы эти ремонты. Паркет посдирают, на пол ламинат, стенки все порушат между комнатами или арки прорежут, некоторые даже лепнину сбивают… Мы его сразу послали. Джакузи, джакузи… Что я, в ванной париться собралась? Нам свет нужен, мы же пишем.
Перевоплощаться я люблю: раз в месяц приходится совершать это по работе. Мне нравится наблюдать себя как бы со стороны – нет слов, такая деловая колбаса, очень смешно, ведь я понимаю – театр! Для достоверности надеты очки с нулевыми стеклами; напялен парик, строгое консервативное каре преображает до неузнаваемости; напущен серьезный вид. Гордая фифа на каблуках идет в главный офис компании за зарплатой.
А сейчас уже десять минут я кручусь перед зеркалом: разглаживаю оборки и рюшечки. Максимыч суетится вокруг с фотоаппаратом, запечатлевает для истории натуру. Еще бы: сегодня я позирую в средневековом платье. Тина с Машей еле натянули его на меня. Платье принцессино, шилось на заказ для спектакля: голубое, кружевной корсет на шнуровке, сзади трен, на рукавах буфы – все как положено. Машке так и не довелось в нем сыграть. – Почему? – Поступила в театральную школу при училище Щепкина. А там запретили участвовать в любительских спектаклях. Пришлось извиниться и уйти.
Учится Маша прилежно. Записана в «Иностранку», читает на двух языках, пишет доклады – готовится к экзаменам Катя, а чем символисты отличаются от акмеистов? Я думаю, как бы ей лучше объяснить. Символисты запутывали, а акмеисты распутывали. Что распутывали? – Смысл…
Как мне распутать смысл того, что происходит вокруг?
– Маша, что вы там делаете? Литературу? Потом проверите, идите ужинать! – зовет с кухни Тина. Мы отправляемся мыть руки; со дна ванны вскакивает что-то большое и лохматое. Не пугайтесь, это Боба, он все время здесь спит. – Ну и как вам Машкино сочинение, интересуется за столом Максимыч. – Хорошее сочинение. – Вы, пожалуйста, следите, что она там пишет. А то у нее плохая наследственность. Мы в детстве такие были неучи! Жутко неграмотные. Из школы одни двойки приносили. Помню, сестра в диктанте вместо «из подводной лодки» – «из-под водной лодки» написала. Ленились, уроки не делали… Вы не представляете, что такое генеральские дети.
Нам тогда наняли репетиторшу по русскому языку, она дружила с матерью и по выходным ходила с нами гулять. А пока гуляли, рассказывала о домах: мы шли – и она рассказывала. И я впервые увидел архитектуру. И так постепенно увлекся, стал разбираться в стилях… А сейчас с ужасом думаю: не стань я художником – кем мог бы я стать?
…Яркий солнечный день с сильным ветром, какие бывают в апреле, недавно прошел дождь – и день сияет, сегодня у него был банный день, я бегу к метро, тороплюсь, люди тоже куда-то бегут, лавируя между луж с крошкой колотого льда по краям, их переплетающиеся траектории напоминают спешку муравьев на садовой дорожке. Где-то невдалеке строят дом, слышно, как забивают сваи. Ветер доносит запах бензина – я вспоминаю Валю.
…Вот мы едем на танцы, на дискотеку в клуб «Тэксман», Валя будет учить меня танцевать буги-вуги. У меня получается плохо, потому что начинать надо с другой ноги, а стоять – согнувшись, в позе обезьяны. Но бальная выучка распрямляет мне спину в струну, я словно кол проглотила: обезьяна не выходит никак.
– Ну вспомни, как негры по телевизору танцуют! В процесс обучения встревает девочка в пиратской шляпе, в кожаной жилетке с бахромой: давай, может, я объясню?
– Мы, в отличие от бальников, колени не выпрямляем.
– Хорошо, я попробую.
Но мое тело не слушается, оно протестует против расхлябанных па. Да ну ее, эту обезьяну!
Валя, не скрывая своего недовольства, приглашает другую партнершу. Я отхожу в сторону с бокалом кампари и наблюдаю, как они танцуют буги. See you later, alligator! – дразнит из динамиков голос Билла Хейли.
See you.
…Вот, уступив моим просьбам, Валя ставит кассету. VHS, домашняя порносъемка, записано полтора года назад. Валя и его бывшая подруга Марина занимаются сексом.
Фигурки в визоре выглядят очень счастливыми, о чем-то говорят, смеются, потом самозабвенно совокупляются. Где-то за кадром работает радио, в эфир долетают позывные «Эха Москвы». Неожиданно начинаю рыдать. Эй, да ты чего! А я сама не знаю. Подушка вся в черных разводах туши.
…Вот Валя хулиганит, в супермаркете его озарило насыпать мне льда в штаны – рыбный отдел украшал ледник с форелями и осетрами. Валя подкрался тихонечко со спины, оттянул джинсы за хлястик – и напихал пригоршню. Хорошо, была без трусов, вытрясла через штанину.
…Вот я у него на кухне, на часах полчетвертого утра, я стою у окна и долго смотрю на фонари и арочные окна соседнего особняка, на черные прутья ограды и белые спины мастодонтов, – наконец, чмокая по скользкому полу задниками огромных Валиных тапок, возвращаюсь в полумрак единственной комнаты.
Мне до сих пор снятся ночами эти слова. Молдинги… Страпонтены…
Морок, морок все это!
Я решила больше не звонить Вале. Никогда не звонить Вале. После случая с Потапом он для меня прекратился. Видимо, и он так решил. За месяц ни одного звонка, ни одного привета.
История наша клонилась к закату.
Бах! – вместо того чтобы включиться, лампочка полыхнула – я только и увидела, как в темноте по всему полу рассыпались искры, много искр, – и тут же погасли. Секунду в воздухе висела струйка дыма, для полноты картины осталось только убедить себя, что пахло серой. Я посмотрела наверх. Патрон был пуст. Пошла искать веник и, пока искала его, поняла: я же видела, что на полу ничего нет. То есть как – нет? А так. Наверное, просто очень мелкие осколки, сказала я себе. И тщательно вымела пол.
И вот я стою в туалете и внимательно рассматриваю содержимое совка. Щепотка пыли и несколько прозрачных не то крупинок, не то осколков. Вот она, лампочка, думаю я, но все же беру один кристаллик и пытаюсь размочить в воде. Так и есть, сахар.
В таком случае, сгорела. Раскалилась до такой степени, что взяла и сгорела. А вот и нет. Лампочка была холодная. Она просто исчезла. Может, еще найдется?
Что этому предшествовало. Я разбирала бумаги в столе и обнаружила фотографию Вали: лето, «Автоэкзотика», он сидит на капоте своего «ЗИМа», улыбается нагло и сладко. Надо вернуть, подумала я, а потом передумала: нет, лучше выкину. Нет, лучше сожгу!
