Она пытается себе представить это. Представить, как открывает рот и говорит, что они с Рагнаром любовники и что всем остальным лучше держаться от него подальше.
— Держите ваши вонючие руки подальше от него!
Ей представляются лица Марион, Фриды, Пэра, Эмили, Фабиана и Олле. Тихий смех. Переглядывания. Затем, когда она по пути в магазин или на пляж встретится с Марион и Фридой, или с Фридой и Эмили, или с Марион и Эмили, то они пройдут совсем рядом, едва не задевая ее. Если Эрика скажет что-то, они сделают вид, будто не слышат. Если она посмотрит на них, они ответят ей невидящим взглядом. Даже если она примется прыгать, кричать, биться в судорогах или петь, они продолжат разговаривать друг с другом, как ни в чем не бывало. Эрика для них будет лишь пустым местом. Она много раз видела такое.
Они же просто шутят. Это не всерьез. Даже сам Рагнар говорит, что они дурачатся. Они никому не хотят причинять зла.
— Папа.
— Что? — Исак отрывается от газеты.
— Они издеваются над Рагнаром.
— Почему?
— Не знаю.
— А что они делают?
— Дерутся.
— Когда я был маленьким, такое тоже случалось.
— Когда ты был маленьким?
— Ну да, мальчишкой.
— Папа, ты не понимаешь.
— Я прекрасно тебя понимаю. Мальчишки всегда дерутся. Так и раньше было.
— Но ведь и девочки тоже!
— А вот с девочками Рагнару лучше бы целоваться, — смеется Исак.
— Ты не понимаешь…
— Чего? Чего я не понимаю?
— Они кричат всякое…
— Что же именно они кричат?
— Не знаю. Всякую гадость.
— Значит, он сам напрашивается.
Эрика смотрит на отца:
— Как это — сам напрашивается?
Поднявшись с кресла, Исак сворачивает газету и кладет ее на стол. Он говорит:
— Есть в нем что-то… Что-то такое в его глазах. У него собачьи глаза.
Эрика должна сказать Рагнару, что не сможет встретиться с ним в семь вечера в домике. До дня рождения один день, и Роза разрешила ей пригласить друзей и устроить на веранде что-то вроде вечеринки.
Ей больше хочется веселиться, чем сидеть в домике вместе с Рагнаром.
Рагнар ничего не отвечает. Неужели он снова заплачет? Эрика смотрит на него. Ей хочется сказать ему: не у тебя одного день рождения. У меня тоже! Я хочу делать то, чего мне действительно хочется! Мне! Мне! Мне! Слышишь? Это ведь всего лишь один день! Обычный, каких много! Ей хочется встряхнуть его. Закричать на него. Заставить его прислушаться. Ты такой…. Ты такой…. Такой… тяжелый!
— Ты тоже приходи, если хочешь, — говорит она.
— Нет уж. Спасибо за приглашение, — тихо усмехается Рагнар.
Они сидят на раскладушке в секретном домике и пьют колу. На Рагнаре темные брюки и темная футболка. На голову он нахлобучил старую шляпу, чтобы не было видно бородавку меж бровями. Он говорит, что эта шляпа досталась ему от отца. Об отце Рагнара Эрике ничего не известно. Она не знает, может, он жив, может, тяжело болен, может, женат, а может, и разведен. Не исключено, что он вообще свалил в Австралию.
Эрика сидит на раскладушке, но на самом деле ей хочется уйти. На следующий день им исполнится четырнадцать, они сидят на раскладушке в секретном домике, и Эрике хочется уйти, ей хочется оказаться где-нибудь в другом месте, ей кажется, что она сидит здесь уже несколько лет, но он берет ее за руку, и она продолжает сидеть. Его рука — словно рука ребенка. Он всегда был тощим. У него такие худые руки. Тонкие ноги. Соломинки вместо ног — так они говорили.
Как-то раз, давно, Эрика с Лаурой лежали в траве, и вдруг они увидели, как к двери дома Исака подбегает худенький мальчик в футболке с надписью: «Я был на Ниагаре». За ним бежала целая толпа других детей. Эрика пытается вспомнить. Откуда были те дети? Знала ли она их тогда? А может, Рагнар прибежал один? Она помнит, что Рагнар споткнулся о порог, а Исак с недовольным ворчанием открыл дверь и поднял его. Они не скоро вновь увидели его — они долго прождали, несколько часов на солнце, а когда он наконец вышел, то побежали за ним. Сначала бежал мальчик, потом Эрика, а следом Лаура.
— Эй!.. Ты куда? Зачем ты приходил к папе?.. Как тебя зовут?
Мальчик бежал так быстро, что они не поспевали за ним, но, перед тем как скрыться в чаще леса, он повернулся и принялся размахивать руками, прыгать и кричать:
— Воздух общий! Воздух общий!
— Мне надо идти, — говорит Эрика, поднимаясь с раскладушки.
— Не уходи, — говорит Рагнар, сжимая ее руку.
— Мне пора идти.
— Я не хочу оставаться один.
Эрика обнимает его:
— Пока.
Она смотрит на часы. Уже поздно. Почти одиннадцать.
— Еще час — и нам четырнадцать, — говорит она.
Рагнар улыбается ей. Он по-прежнему сидит на раскладушке в отцовской шляпе на голове. Подняв руку, он машет:
— С днем рождения!
Эрика кивает в ответ.
— И тебя тоже, — говорит она, убегая домой.
* * *
Принимать их дома как гостей… Марион, Фриду, Эмили, Пэра, Фабиана и Олле. Увидеть все их глазами: домик из известняка, стоящий у моря, кажется маленьким, неприбранным и старомодным. Жизнь здесь остановилась в шестидесятых. Исак — старик, а Роза глупая толстуха, у которой мозги совсем заплесневели. Ей непременно надо то и дело выходить на террасу, и предлагать «еще газировки, еще сосисок, еще пирожных», и разговаривать с ними так, словно им по десять лет. Мало этого — здесь же уселась Лаура, которая жует сосиску и болтает без умолку, хотя прекрасно понимает, что ей тут не место.
Лаура обещала — нет, она поклялась, — что ноги ее не будет на вечеринке!
Это друзья Эрики.
Молли никого не беспокоит. Она сидит под столом, тихо, как мышка, и на ней плащ-невидимка. В этом плаще ее никто не видит, кроме Эрики. Плащ Эрика подарила ей на день рождения. Вообще-то плащ-невидимка — это та самая красная ветровка с надписью «Спасите реку» на рукаве. Эрика не успела купить Молли подарок. Или забыла. Как бы то ни было, она решила подарить ей плащ-невидимку, который Молли тут же надела. Молли ветровка доставала до пяток, поэтому вполне могла сойти за плащ. Ярко-алый плащ, цвета маков. Потом Молли принялась кружиться по комнате, выкрикивая: «Вы меня не видите! Не видите!»
Исак, Роза и Лаура стали удивленно переглядываться, спрашивая друг друга:
— Где Молли?
— Куда делась Молли?
— Неужели Молли исчезла?
