Одинокий, высокого роста, плечистый путник быстро приближался, легко скользя на коротких охотницких лыжах, подбитых шкурками, снятыми с жеребячьих ног. Мальчик с восхищением смотрел, как уверенно передвигается на лыжах красивый, стройный юноша с румяным от мороза лицом и заиндевевшими бровями. Все на нем казалось складным и хорошо прилаженным для дороги и для охоты.
«Не иначе как зверолов! – решил мальчик. – И нож медвежий за поясом, и полушубок выше колен, и ноги перевиты ремнями».
Путник изредка упирался в снег коротким копьем с длинным отточенным лезвием и гарпунным крюком под ним.
Вся галочья стая, шумно хлопая крыльями, улетела.
– Эй, здравствуй, удалец! – крикнул охотник. – Отстань, шелавая! – замахнулся он на шавку, с яростным лаем бросавшуюся ему под ноги.
– Колобок, назад! Это свой! – крикнул мальчик, стараясь отогнать собаку.
Шавка отбежала и уселась на снегу, продолжая ворчать.
– Верно, что свой! – сказал охотник, поднявшись на берег. – Узнала своего брата… Тебя, малец, как звать?
– А Савоськой! – ответил мальчик, смущенно подтягивая домотканые заплатанные порточки.
– Будем дружить, Савоська! Как ваша деревня прозывается? Ну и деревня: четыре двора и двадцать два кола!
– Это еще не деревня, это наш выселок рыбачий, а деревня подале будет – вон на лесной опушке, и зовется Богомолово.
– Понимаю. А в лесу, вестимо, стоит молельня под старыми березами, а близ нее живет старичок с ноготок, что зовется Миколой.
– Ты, дяденька, видно, бывал у нас?
– Бывать не бывал, а чутьем охотницким почуял. Тут наши новгородские ратники намедни не проходили?
– Нет, не видал что-то.
– Ну, значит, скоро будут.
Дверь избенки заскрипела, и оттуда выглянула женщина, накинув зипун прямо на голову.
– Ты с кем это, Савоська, тараторишь?
– Здравствуй, хозяюшка! Дай путнику обогреться.
– А ты из каких будешь? Тут по берегу много всякого люда бродит. Иного боязно и впустить.
– Я пришел прямиком из Пскова.
– Дальняя дорога! Заходи, пожалуй, обогреться, а угостить тебя, прости, нечем. Хозяин промышляет на озере. А вот как приедет, тогда и пироги с рыбой, и блинки со снетками изготовим для-ради дорогого гостя.
Хозяйственным взглядом женщина оценила путника: одет он просто, но добротно, а на поясе медвежий нож серебром изукрашен и рукоять из ценного рыбьего зуба. Видно, парень не простецкий. Она стала приветливо кланяться, приглашая в избу:
– Не обессудь нас за тесноту и бедность нашу.
Дедушка Микола
Когда гость, протиснувшись в узкую дверь, скрылся в избе, женщина наклонилась к Савоське:
– Беги со всех ног к дедушке Миколе и скажи: «Подь-ка, дедушка, скорехонько к нам. Мужиков на деревне никого нет, а тут человек неведомый пришодцы, с виду-то хороший, а кто его знает, вдруг недобрый, лихой человек. А при тебе, дедушка, поди поостережется».
– Бегом, мамонька! – сказал мальчик и во весь дух помчался по тропинке.
За ним пушистым колобком покатилась шавка.
Хозяйка вернулась в избу. Гость уже сидел на лавке и низко склонился на руки, запустив пальцы в светлые кудри. Она заметила, что копье-рогатина стоит в углу, шапка и рукавицы уже висят на деревянном гвозде, а заплечная кожаная сумка лежит с ним рядом.
«Заснул. Умаялся, чай, с дороги», – подумала хозяйка. Она еще долго возилась с горшками у печки. Когда же гость пошевелился и выпрямился, потягиваясь, она заверещала:
– Время-то какое смутное пришло! Не знаешь, чего и ждать, за что браться: то ли тащиться к сродственникам на родной русский берег, в Гдовский край, да неохота – поди самим трудно, – то ли здесь оставаться, а боязно. Немец лютует по деревням совсем поблизости. Даже за Наровой-рекой побывал не раз. А вместе с немцами, тоже на конях, ездят ихние попы: кто в немецкую веру не переходит, того режут без жалости и домовье жгут вместе с малыми детьми. Уже сколько мимо нас пробежало и чуди, и летьголы со скотом прямо через озеро! Боязно, а надобно дождаться своих. Если мужики привезут домой рыбки, тогда и мы двинемся на ту сторону и там останемся пока что.
– А ты как чаешь: скоро ли станет тише? – спросил путник.
– Ежели сюда придут с большой силой новгородцы, они отгонят немца… – Хозяйка прервала речь, услыхав шаги на крыльце. – А вот и дедушка Микола с Савоськой.
В избу бесшумно вошел невысокий старичок в белом шерстяном домотканом шабуре[70]с большим откидным воротником. Старичок был весь белый: и остроконечный колпак из зимнего зайца, и белые онучи, и даже новые, еще светлые, лапоточки. К поясу на сыромятном ремешке был привязан горшок для подаяний. Когда старик снял заячий колпак, над его головой снежным пухом поднялись серебристые седые волосы.
– Мир дому сему и богомольной хозяйке его! – проговорил старик, крестясь.
Он низко поклонился отдельно хозяйке и отдельно гостю. Тот поднялся, коснувшись головой закопченного потолка.
– И тебе благодать! Жить и здравствовать еще сто лет, – звучным, сильным голосом сказал гость и, в свою очередь, низко поклонился старику.
Тот подошел ближе и, приставив ладонь к бровям, стал всматриваться в лицо путника.
– Ты, видать, не из нашенских, псковских? Не суздальский ли? Откуда пришел?
– Пришел, да и весь сказ. Из берлоги вылез.
– Ты мне на дудочке не подыгрывай. В берлоге злобные звери живут, а у тебя лик светлый. А на сердце, кажись, тревога.
– Али, может, кручина сердце томит? – из своего угла спросила хозяйка. – Ты, дедушка, садись поближе да погомони с гостем. Пускай расскажет, какая у него тревога.
Старик опустился на скамью, опираясь на суковатую палку. Прибывший гость глухо заговорил, сдвинув брови:
– Как же не горевать, как же не кручиниться? Я дружинник у князя Александра Ярославича. На Русскую землю идут в волчьей злобе и жадности и немецкие рыдели, и литовские лесовики, и свейский король со своими кораблями да натравливают на нас всех, кого могут.
– Истинно, как волки лютые подбираются, – вздохнув, сказал старик.
– Зверь лучше: зверя можно на цепь посадить, а немец сам норовит всех заковать в железо и с белого свету сжить. А мы уже поняли, что нам житья не будет, пока не выйдем против него всем миром, плечо к плечу. Надо не мешкая браться за топоры и рогатины и одной стеной пойти на рыделей.
– Постой, сынок! – прервал старик и стукнул клюкой. – У нас тоже еще не перевелись на святой Руси славные богатыри: хоть в глухом углу мы живем, но и до нас весточка докатилась, что в Новугороде объявился грозный и удалой князь Олекса. Разве не он разметал свейское войско под Ижорой? Где он нынче? Чего медлит?
