Эрика вышла на Севастопольский бульвар и пошла в сторону Сены. Можно было нырнуть в метро и проехать пару остановок, но Олаф ждал ее к половине десятого.
Город еще спал. Свежевымытые ночным дождем тротуары были пусты, редкие машины и мотоциклисты проезжали через перекрестки, не обращая внимания на светофоры. В воскресенье утром жизнь здесь начиналась не раньше десяти. Магазины были закрыты, некоторые на целый день. Наружные площадки небольших кафе были пусты. За оградами из низких заборчиков и клумб с цветами, вокруг небольших столиков в беспорядке стояли стулья. Следы ночных посиделок жителей близлежащих домов. Несильные порывы ветра теребили красные и зеленые тенты, натянутые над площадками, и сносили желтые листья, которые падали на них. Они падали на тротуар, и ветер продолжал нести их дальше, мешая с обрывками газет и бумаги. Только «Макдоналдс» на другой стороне бульвара был открыт, и двое одетых в униформу служащих убирали тротуар перед зданием.
Она не спеша шла по бульвару, рассматривая витрины магазинчиков, цены в кафе на выносных меню и аккуратные клумбы на мансардах последних этажей. Бульвар рассекался небольшими улочками, соединявшими его с улицами Сен-Мартин и Сен-Дениз. Свернув с бульвара на такую улочку, беспечный турист оказывался в лабиринте из все тех же кафе и магазинчиков самого разного пошиба — от небольших бутиков с коллекциями от Диора прошлогодней давности до лавок, торгующих оккультными книгами. Особенно много было кафе, которые держали эмигранты-арабы. Крошечные закусочные, в которых было не больше трех столиков и в которых французская булка, набитая мясом и зеленью, стоила три с половиной евро. Арабы заламывали дикие цены на воду и пиво, зная, что ближайший мини-маркет лопух-турист не найдет и за два часа блужданий по кварталу. А блуждать турист мог долго. Крохотные улицы с невысокими домами шириной в два-три окна, один не похожий на другой, были обаятельно уютны и пестрили разнообразием ненавязчивых архитектурных форм, вывесок, все тех же клумб на мансардах. Взгляд цеплялся то за одно, то за другое и тянул все дальше вглубь, направо, налево, и беспечный турист только с третьего прохода по улочке догадывался, что вот уже полчаса ходит по кругу.
На одном из перекрестков в проеме между домами появилось хитросплетение из труб, стекла и несущих конструкций. Эрика свернула налево, взяв курс на центр Помпиду.
Традиционная архитектурно-техническая концепция предписывала прятать теплосети, коммуникации и несущие балки за стенами и отделкой. Здесь все было наоборот. Точнее, навыворот. Белый лес из труб разной толщины обволакивал стеклянный параллелепипед, наводил на мысль о том, что фасадно-отделочные работы здесь так и не закончились и что стеклянная кишка, в которую был загнан эскалатор, является всего лишь технологическим элементом, который должны убрать за ненадобностью после завершения отделочных работ. Эрика прошла по широкой серой площади мимо этого монстра, вынесенного на берег очередной новаторской волной в архитектуре, и опять углубилась в классический лабиринт крошечных улочек. Дом дяди Олафа был уже близко.
Катя проснулась. Она посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке рядом с кроватью. Был первый час ночи.
Комнату заливал бледный свет. Терминал был заглушён, горел только монитор компьютера. Славик называл этот компьютер Рэксом. Это была одна из его привычек, тех милых странностей, которые вызывают улыбку и любопытство окружающих. Как средневековый рыцарь, называющий свой меч именем и относящийся к нему, как к одушевленному существу, Славик не расставался с этим компьютером никогда, таскал его всегда с собой. Там были главные архивы и все рабочие файлы. Там же обитали несколько его личных «эй-аев», программных модулей с элементами искусственного интеллекта. Но он разговаривал не с ними. Флюоресцирующий кабель шел от компьютера к главному разъему нейроадаптера, который размещался у основания затылка. Он работал.
Катя закрыла глаза, но бледный свет проникал сквозь веки и шептание у стола не становилось тише.
Слава сидел у монитора, накинув на согнутые плечи одеяло.
Она перевернулась на другой бок, продолжая смотреть на его согнутую спину и часть того, что было на экране. Его кластер. Его виртуальное пространство. Дело, которому он отдал два последних года.
Моток запутанных коридоров, наполненных знаками, смысл которых был утерян и найден не один раз. Не раз она посещала этот кластер, эту старую усадьбу, где перемешались все архитектурные стили последних трех столетий. Она не понимала многого, но он каждый раз пояснял ей цепь ассоциаций, и на какой-то момент логика очерчивала несимметричные очертания этих комнат. Но на следующем повороте коридора все разбивалось вдребезги. Логика выветривалась через камины, лишенные дымовых труб. На ее место приходила пугающая бессмысленность пустой покинутой квартиры, превращавшая этот лабиринт в запутанное чрево змеи, которая пожирает саму себя.
Последние несколько месяцев Славик все чаще работал по ночам. В дни, свободные от операций, он мог так, как сегодня вечером, неподвижно лежать перед терминалом и часами смотреть тридцать каналов в минуту. А потом всю ночь работать, втискивая в эту вечно незавершенную композицию кластера все новые и новые элементы, куски реальности, выплеснувшиеся на него через терминал Си-Джея. Он почти забросил то, чем раньше занимался ежедневно, — психотренинги, практики, медитации, помогавшие ему найти нужную волну и настроиться на работу.
Когда-то они вместе ходили на такие тренинги. Славик, тогда очень серьезный и важный среди парней группы. Он тогда закончил первую серьезную серию операций и обзавелся «чероки». На занятиях он был ироничен и иногда перехватывал инициативу у лидера группы. И часто многозначительно рассказывал о том, чему научился, будучи на «настоящей бустерской прокачке» у гейткиперов. Он был надменен, но с ней он переставал быть таким. Он был внимательным и нежным и очень любил говорить о том, что будет, когда он закончит то дело, которое задумал. Тогда Славик еще только обдумывал концепцию кластера. Но уже тогда Катя знала, что это будет что-то из ряда вон выходящее.
Правда, тогда он тоже не любил, когда во время работы его прерывали, тем более смотрели из-за спины.
Он на секунду замер. Наверное, она ворочалась слишком громко. Катя закрыла глаза и сжалась, думая о том, что тех, кто притворяется спящим, выдает подергивание век. Но в комнате было темно, и вряд ли он разглядит что-то в этой темноте. И наверное, сегодня не будет той истерики, которая была у него один раз, когда они вот так же вот ночевали вдвоем в кемпинге у главной трассы.
Славик тихо подсел к ней на кровать и наклонился, поцеловав в лоб. Теплое дыхание легко щекотало щеки, и она улыбнулась, не открывая глаз. Он поцеловал ее снова.
Она ждала, что он сделает это в третий раз, и тогда она откроет глаза, и обнимет его голову, и будет ее целовать. Но ответом на ее ожидания был холод. Тепло ушло. Она открыла глаза и увидела, что он сидит на краю кровати, охватив голову руками. Она знала, что будет дальше. То, что, как она считала, было признаком нервного переутомления и той кочевой жизни, которую он вел. Его истерики делились на две части. Он мог быть агрессивен и криклив, в его голосе появлялся гневливый фальцет, и он говорил о том, что его никто не понимает и все только и хотят воспользоваться его талантом. Но это быстро проходило, надо было просто дать ему сбросить пар и вовремя отойти в тень. Такое бывало чаще, чем то, что собиралось случиться сейчас.
