— Пойдем, парень, — уговаривал другой, более тихий и спокойный.
— Убирайся от меня ко всем чертям! Проваливай! — снова завопил Невилл с такой яростью и тоской, что Оливия съежилась… Слишком похож на отца, в тот раз, когда он ударил мать.
Второй мужчина сказал что-то неразборчивое, но ответ Невилла прозвучал достаточно ясно:
— О нет. Мне очень жаль, Барт. Очень жаль.
— Брось, парень, все в порядке, ты просто слишком устал. Я помогу тебе подняться в спальню.
— Не смогу заснуть, — измученным шепотом ответил Невилл. — А, черт! Оставь меня! Оставь!
Оливия нерешительно прикусила губу. Как это ни глупо звучит, она хотела пойти к нему. Он только сейчас показал, что обладает именно теми качествами, которые ей ненавистны в мужчинах, и все же ее тянуло побежать к нему и каким-то образом утешить его в несчастье.
— Нельзя! — сказала она вслух и, испуганная собственным голосом и топотом тяжелых ног на лестнице, прижалась спиной к двери своей комнаты и обхватила себя руками.
— Мы заплатим за убытки, — сказал тренер кому-то внизу. — Не стоит расстраиваться по этому поводу.
То обстоятельство, что он говорил властно, как человек, привыкший к подобным сценам, еще сильнее расстроило Оливию.
Шаги приближались. Оливия понимала, что следует войти в комнату, пока ее не увидели. Но что-то побуждало ее оставаться на месте.
— Вам нужна помощь, милорд? — крикнул Барт снизу.
— Нет, — медленно выговорил Невилл. — Нет.
Он преодолел несколько последних ступеней и вышел на площадку.
Одетый в рубашку и бриджи, с растрепанными волосами и слегка покачивавшийся, он выглядел так же, как в их первую встречу. Правда, тогда он был сплошные улыбки и очарование, несмотря на количество выпитого спиртного. Но сейчас, казалось, чем-то угнетен. Лицо осунулось, плечи опустились.
Оливия нервно растерла руки. Все это так трагично…
Он помедлил на верхней площадке, провел ладонями по волосам и отвернулся от темного проема ее двери. Но тут же замер и оглянулся. И пронзил ее взглядом.
Даже в полутемном коридоре, освещенном всего одной мигающей лампой, висевшей у лестничной площадки, он ухитрился заметить ее. Она мгновенно оцепенела. Он выпрямился.
— А, Хейзл, — пробормотал он. — Все еще крадешься в ночи.
— Я… меня разбудил шум.
— Шум. Сон. — Теперь он смотрел куда-то в пространство. — Кошмар.
Она снова поежилась и, несмотря на совершенно неприличное одеяние, состоявшее из ночной сорочки и халата, выступила вперед:
— Вы спали? Мне показалось, что кто-то дрался.
— Драка была.
Какой у него странный голос. И звучит словно издалека. Он шагнул ближе и снова воззрился на нее.
— Ты здесь.
Оливия остановилась. Она стояла от него на расстоянии вытянутой руки. И все же, наблюдая сегодня лицо спящего Невилла, она перестала опасаться за свою безопасность. Кроме того, необходимо понять, почему он так несчастен.
— Невилл, — начала она.
— Шшш, — прошипел он, прижимая палец к губам. — Люди спят. И тебе следовало бы спать… или хотя бы лежать в постели.
Не успела она опомниться, как он поймал ее за руку и потащил по коридору к своей комнате.
Оливия попыталась вырваться, упираясь пятками в пол и выкручивая руку.
— Невилл! Прекратите! Прекратите!
— Шшш. — Он стиснул другую руку Оливии и прижал к стене. — Шшш, Хейзл. Оливия.
Она знала, куда это приведет. Каждой частицей своего существа знала, куда это приведет. И знала также, что должна поднять крик, и пусть все последствия падут на его голову.
Она все понимала, но не смогла сделать этого. Или не хотела…
— Лорд Хок, — начала она снова, пытаясь, несмотря на безумный стук сердца, говорить спокойно и рассудительно, — вы слишком много выпили. Пожалуйте, не сделайте ничего такого, о чем сможете утром пожалеть.
— Пожалеть? — Он медленно покачал головой, не сводя взгляда с ее губ. — Когда мне и без того есть о чем жалеть?
Оливия думала, что он ее поцелует. И если уж быть до конца честной, почти этого хотела. Он действительно нагнул голову. Но не стал ее целовать. Вместо этого его большой палец обвел ее нижнюю губу, медленно погладил подбородок и шею. Но это легкое прикосновение было обманчивым, потому что привело ее в состояние полной растерянности.
Но тут его рука легла в ложбинку между грудями. Оливия задохнулась, не в силах шевельнуться. — А сейчас нет, никаких сожалений, — пробормотал он, коснувшись пальцем тугой вершинки ее левой груди. Погладил сосок в самой чувственной манере, которую только можно было вообразить. Или нельзя? Оливии в голову не приходило, что он может коснуться ее там. И что это так на нее подействует.
Нужно заставить его остановиться. Нужно! Но Оливия застыла на месте, а он ласкал ее так, как имеет право ласкать только муж.
Он сжал ее грудь, взяв в ладонь округлый тяжелый холмик, и снова прижал палец к ноющему соску.
— О Боже! — выдохнула она, чувствуя, что вот-вот растает. — О Боже…
Жар скапливался в животе, влажный и сладостный, и она едва удерживалась на ногах. Но тут он сжал ее вторую грудь и стал мять, и ей пришлось вцепиться в его плечи, чтобы не стечь на пол безвольной лужицей.
Именно в этот момент он и поцеловал ее, завладев губами и вторгаясь языком в рот.
Как же Оливия любила его поцелуи! Несмотря на все протесты, в глубине души она признавала, что обожает его поцелуи. Но этот поцелуй, глубокий, исступленный, сводящий с ума поцелуй, был каким-то неправильным. Непристойным.
И хотя она отдавалась поцелую и его дерзким, возбуждающим ласкам, какой-то частью сознания пыталась отстраниться. Уйти.
И тут она поняла, в чем проблема.
Виски. Она ощущала на языке сладковатый, терпкий вкус.
Оливия отвернула голову. Как могла она забыть, что он пьян? Пьян, как в первую встречу, и готов поцеловать любую женщину, которая попадется ему на пути… а может, и не только поцеловать…
— Нет! — Она толкнула его в грудь, но с таким же успехом можно было пытаться повалить стену. — Немедленно оставьте меня, иначе закричу!
Он сжал ее попку и прижал животом к своим чреслам. Оливия вздохнула. Существует ли какая-то часть ее тела, которую не пробудило бы к жизни его жаркое прикосновение?
— Помогите, — пробормотала она, хотя это прозвучало скорее молитвой, чем призывом о помощи. Она отдавалась его ласкам, хотя и сознавала, что гибнет.
Похоже, и он это почувствовал.
— Наконец-то ты моя, Хейзл, — горячо прошептал он ей на ухо. — Наконец-то ты моя.
