Но ей преградили путь вооруженные полицейские Службы Безопасности.
Сара несколько раз выстрелила на бегу — раздались ответные выстрелы. Она скрючилась и упала.
Ян подбежал к ней, не обращая внимания на полицейских, на пистолеты, направленные на него, и поднял на руки. Вытер ей щеку, запачканную кровью и грязью…
Глаза Сары были закрыты, она не дышала.
— Так я никогда и не узнаю, — прошептал Ян. — Никогда.
Он прижимал к себе неподвижное тело, не замечая, что плачет. Не замечая полицейских вокруг. Не замечая даже Тергуд-Смита, который стоял рядом. Стоял рядом, зажав рукой простреленное плечо, и сквозь его пальцы проступала кровь.
Глава 22
Белые стены, белый потолок, белый пол — все вокруг безрадостно, мертво. Стул тоже белый, и простой стол перед ним — тоже; и эта холодная стерильность чем-то напоминает больницу. Но все вместе очень не похоже на больницу, совсем не похоже.
Ян сидел на стуле, положив руки на стол. Одет он был в белое, на ногах белые сандалии. Бледная-бледная кожа словно старалась сравняться с окружающей белизной. Только покрасневшие круги у глаз резко выделялись на общем белом фоне.
Кто-то дал ему чашку кофе; чашка так и стояла на столе, он чуть касался ее пальцами. Он не выпил ни глотка, кофе давно остыл. Покрасневшие глаза невидяще смотрели вдаль. Но никакой дали не было, потому что не было окон. Дверь открылась, и вошел надзиратель, тоже весь в белом. В одной руке он держал пневматический шприц. Ян не запротестовал, он даже не заметил, как ему сделали инъекцию в руку.
Надзиратель вышел, но дверь оставил открытой. Через секунду он появился снова, с таким же белым стулом, и поставил его по другую сторону стола. Выходя, на этот раз он запер дверь.
Прошло несколько минут. Ян пошевелился и огляделся вокруг; потом глянул на свои руки и впервые заметил, что держит чашку. Поднес ее к губам, сделал глоток и сморщился — холодный. Отодвинул чашку — и в этот момент вошел Тергуд-Смит и сел за стол напротив Яна.
— Ты в состоянии разговаривать? — спросил он.
Ян нахмурился на секунду, потом кивнул.
— Хорошо. Тебе сделали впрыскивание, оно должно взбодрить. Боюсь, какое-то время ты ничего не соображал.
Ян попытался заговорить, но вдруг зашелся в приступе кашля. Зять терпеливо ждал. Ян попытался снова — на этот раз получилось, только голос был хриплый и неуверенный:
— Какой сегодня день? Ты можешь мне сказать, какой сегодня день?
— Это неважно. — Тергуд-Смит сделал жест, словно отмахнулся от вопроса. — Какой сегодня день, где ты находишься — все это совершенно не существенно. Нам надо обсудить другие темы.
— Я ничего тебе не скажу. Вообще ничего.
Тергуд-Смит громко расхохотался, крепко шлепнув себя по колену.
— Это просто замечательно! Ты здесь пробыл много дней, недель, месяцев — сколько времени, это неважно, я уже сказал… А важно то, что ты рассказал нам все. Все, что знал, — понимаешь? Каждую подробность, каждую мелочь, которую мы хотели узнать. Это очень сложная процедура, но мы ее проводим уже десятки лет, у нас колоссальный опыт. Ты, наверно, слышал разговоры о камерах пыток — так эти слухи мы сами распускаем. А на самом деле все по-другому и гораздо эффективнее. С помощью специальных препаратов, электронного воздействия на мозг и соответствующих занятий мы попросту завербовали тебя. Ты не только готов был все рассказать — ты рвался это сделать. И сделал.
Яна обуяла такая злость, что даже вывела его из оцепенения.
— Я тебе не верю, Смитти. Ты лжешь. Это просто уловка, чтобы меня разговорить.
— Ты так думаешь? Ну а если я скажу, что все уже позади? Тебе уже нечего сказать такого, что я хотел бы услышать. Ты уже рассказал нам о Саре, о вашей встрече на подводной лодке, о твоих приключениях на Нагорье и на орбитальной станции… Я сказал, что знаю все, и это на самом деле именно так. Людей, которых мы хотели арестовать — включая Соню Амарильо, мерзкого типа по кличке Пекарь и всех остальных, — уже подобрали и сейчас ими занимаются. А нескольких мы оставили на свободе. Так им кажется. Так же и тебе казалось. Знаешь, я был очень рад, когда они тебя завербовали, и не только по личным причинам. У нас под надзором было много мелкой рыбешки, но они мало что значили. А ты ввел нас в более утонченные круги, куда нам очень хотелось проникнуть. И это удалось благодаря тебе. Политика наша проста. Мы позволяем составлять заговоры и создавать организации, позволяем даже бежать от нас… Некоторым, иногда. Тем богаче становится наш улов в будущем. Мы всегда знаем, что происходит, и никогда не проигрываем.
— Ты тошнотворен, Смитти. Я только что это понял. Ты просто омерзителен, и все остальные вместе с тобой. И лжете вы слишком много, я тебе не верю.
— Веришь ты или нет — это неважно. Ты просто слушай. Ваше патетическое Сопротивление не победит никогда. Израильские власти информируют нас о своих молодых бунтарях, мечтающих изменить мир…
— Я тебе не верю!
— Пожалуйста, не верь. Но мы отслеживаем каждый заговор, даем ему расцвести, поощряем недовольных к объединению — а потом сокрушаем их. Здесь, на сателлитах, на планетах… Попытки продолжаются, но успехом они увенчаться не могут. Никогда. Эти люди настолько глупы — не понимают даже того, что не могут самостоятельно существовать. Сателлиты вымрут немедленно, как только мы прекратим их снабжение. Планеты тоже. Когда одна планета поставляет минеральное сырье, другая продовольствие, а третья промышленную продукцию — это не только экономика. Каждая нуждается в остальных, чтобы выжить. А управляем всеми связями — мы. Ты наконец начинаешь понимать?
Ян провел ладонью по лицу и почувствовал, что руки дрожат. Посмотрел на них, увидел исхудавшие кисти, побледневшую кожу — и поверил, поверил наконец, что на этот раз Тергуд-Смит говорит ему правду.
— Ну ладно, Смитти, твоя взяла, — смирился он. — Ты отобрал у меня воспоминания, верность, мой мир, любимую женщину… А ей и не стоило умирать, чтобы сохранить свою тайну, ее свои успели предать… Словом, все ты у меня отобрал, кроме жизни. Забирай и ее. Кончай.
— Нет. Этого я делать не стану, тут я тебя обманул.
— Ты же не будешь меня убеждать, что сохраняешь мне жизнь ради моей сестры?
— Нет. То, что она думает, никогда не влияло на мои решения. Просто раньше мне было полезно, чтобы ты в это верил. А теперь я скажу тебе правду. Ты останешься жить, потому что много умеешь. Редкостные таланты мы в шотландских лагерях не растрачиваем. Ты покинешь Землю и отправишься на дальнюю планету. И там будешь работать до того дня, в далеком будущем, когда умрешь естественной смертью. Пойми наконец: для нас ты — просто деталь механизма, мы тебя воткнем туда, где ты нам нужен. Здесь ты свое отслужил, теперь будешь служить в другом месте.
— Я могу и отказаться, — сердито ответил Ян.
