– Ну, как же не помнить… помню… – отозвался Олькша и надолго замолчал, точно в землю врос.
Вечером он попросил отца показать ему пресловутый гостинец. Нимало не сумляше, Хорс выволок сапоги. Ольгерд бросил на них ничего не выражающий взгляд, а на следующее утро пропал.
Узнав об этом, Волькша схватил снегоступы и бросился вверх по реке. Он молил всех известных ему богов, чтобы они отвели беду от дома на деревьях. И они услышали его. Возле дома Кайи были только ее следы.
Годинович уже собирался идти откуда пришел, когда над его головой скрипнула дверь и он услышал голос олоньской охотницы:
– Что случилось, Уоллека?
– Да так, – смутился Волкан. Честно говоря, он не собирался гостевать у Кайи. Он лишь хотел убедиться, что с ней все в порядке. После их последнего осеннего разговора Годинович никак не мог взять в толк, как ему теперь относиться к девушке, которая летом называла его братом.
– Если бы ничего не случилось, ты бы не пришел, – с упреком сказала Кайя.
– Ну, почему… пришел бы…
– И когда бы?
– Не знам – честно ответил Волькша.
– Так что же тогда случилось? – снова спросила охотница, а, не дождавшись ответа, заговорила о другом: – Ты не хочешь зайти? Я как раз состряпала ежевичный велле.
Знала ведь чем умаслить. То, насколько он соскучился по карельскому овсяному киселю, удивило самого Волькшу до глубины души.
После велле подоспела зайчатина с овощами, потом овсяные блины и что-то еще. И под эти разносолы Волькша выложил все, что случилось в Ладони с конца Грудня. Слушая сказку о дремотном клопе, Кайя с сомнением подняла бровь и прикусила нижнюю губу: каких только диковин не водится у этих венедов. К известию о том, что Хорс задумал просватать Милицу за Ольгерда, девушка отнеслась так, точно давно этого ожидала. А вот сообщение об исчезновении рыжего верзилы всполошило ее не на шутку.
– Когда он исчез? – спросила она, направляясь к двери, чтобы на всякий случай поднять лестницу наверх.
– Говорят, спозаранку. У Хорса в доме все еще спали, когда он оделся и ушел неизвестно куда. Искали по следам, но они на речном льду затерялись…
– Так ты прибежал, чтобы меня защищать? – догадалась Кайя: – Уоллека, братец мой названый, ярый мой ратич, – приговаривала она, гладя Волькшину руку. Но где-то на самом краешке ее воркования слышалась тонкая насмешливая струнка, дескать, ну как ты, такой тонкокостный, собирался оборонять свою названную сестру от такого размахая, как Ольгерд.
Когда Волькша спохватился и вспомнил о том, что белые ночи уже полгода как кончились, на улице была кромешная темень, буран с воем колобродил над лесом. И хотя этой зимой Морозко вел себя поласковей, чем год тому назад, все равно по такой непогоде, да еще и ночью до Ладони можно было и не дойти.
Но Кайя и не собиралась отпускать Уоллеку. Она еще подбросила дров в очаг, подлила велле в братину и попыталась увести разговор куда подальше от пропавшего Ольгерда и других неприятностей. И ей это удалось. В поставце сменилась не одна дюжина осиновых лучин, а они все болтали и не могли наговориться.
Когда Волькша на следующий день пришел в Ладонь, Олькши еще не было. И в доме Годины и у Хорса все очень удивились, узнав, что приятели пропали из дома порознь. Ягн клял своего старшего сына на чем свет стоит, поскольку в этот день в доме Милицы их ждали с пирогами и брагой.
– Вот он вернется я ему уши то пооткручу! – кипятился он.
Но, когда через день Олькша объявился в Ладони, Хорс не сдержал своего обещания: на его непутевом сыне живым местом оставались, пожалуй, только его мясистые конопатые уши. Все остальное было сплошной кровавой кашей. Его привезли из соседнего городца прикрученным к волокушам, как диковинного зверя. Развязывать не стали, а бросили возле отчего дома, как был, в путах. Хорс уже хотел заголосить: «Наших бьют!», но венед доставивший Олькшу домой, оказался скорее сердобольцем, чем палачом.
Его сказ был недолгим: Рыжий Лют опять взялся за старое. В одиночку он пытался совладать со всей молодежью соседнего городца. Может быть, и совладал бы, не будь их полторы дюжины. Накрошив столько зубов, сколько смог, Олькша бежал. За два дня он сумел вновь сколотить небольшую «дружину» и привел ее в «непокорный» городец. Победа была у Ольгерда, можно сказать, в руках, но на этот раз на подмогу парням пришли их отцы. Отделали лиходеев в дым. Хотели бросить Рыжего Люта подыхать на морозе, но один из самоземцев сжалился, вот и привез его к родным помирать.
Глядя на сизое от побоев и мороза лицо Ольгерда, Умила заголосила, точно ей и вправду привезли бездыханное тело. Однако покойники не сквернословят, а с разбитых губ Олькши брань слетала, как дрозды с обклеванной рябины.
И двух недель не прошло, синяки на его морде еще чернели точно весенние проталины, как Ольгерд опять пропал. Вернулся на своих двоих, но дышал с трудом, и Ладе пришлось потрудиться, чтобы вправить ему сломанное ребро и ключицу.
Словом, в конце Просиньца в южное Приладожье вернулся неукротимый Рыжий Лют. Точно никуда и не уходил.
Часть 3Небесная пряха
Маленькие хитрости
На Хорса было больно смотреть. Все, чем он прежде гордился, все его незамысловатые отцовские мечты были развеяны в прах. Ему, конечно, сочувствовали, но от того уважения, что Ладонинцы выказывали ягну летом, не осталось даже тени.
Отец Рыжего Люта ходил на поклон к ворожее, умолял ее дать еще один кувшин сбитня. Дескать, пока будет Олькша квелый да послушный, тут его и обженить, а как морок из него выйдет, он уже без жены своей и шагу ступить не сможет.
Лада долго ничего не отвечала. Что говорить? Была и ее вина в том, что произошло в доме Хорса. Сколько раз волхова зарекалась исправлять Явь силами Нави, ан нет, сердце ворожеи при виде людских терзаний скорбело и повелевало непременно помочь, укрепить надежду, возродить любовь или вот, как с ягном, уберечь от беды. Да только рано или поздно Мокша прибирала к рукам все блага, сотворенные ворожбой, и оставался человек наг и немощен перед своими напастями. Только лицом к лицу надо встречать Долю с Недолей, и тогда Мокша воздаст за стойкость и правду…
– Так что, Ладушка? – измаялся Хорс ждать ответа волховы: – Дашь ты мне сбитня?
– Дам, конечно. Что ж не дать, – грустно ответила ворожея: – Дать сбитня – не урон, особо ежели твоя Умила разучилась его готовить.
С этими словами она взяла кувшин и зачерпнула из того же котла, откуда наполняла чарку гостю.
– Лада, – промямлил могучий ягн: – я про другой сбитень говорю… про тот, которым ты повелела Олькшу от бузы уберечь, когда… карелка, как ее там звали… ну ты же понимаешь…
– Понимаю, – оборвала его лепет Лада: – Понимаю, и каждый раз каюсь, что дала вам себя уговорить отвести ваше посольство к дому Кайи… Думала что благо сиротке делаю, а оно вон как вывернулось…
