В плотный край мишени были вшиты крючки. Похоже, многострадального дядьку таскали в качестве мишени для стрелометания по всем обитаемым отсекам станции.
Еще на ОКС была оборудована спортивная комната: турник, брусья, шведская стенка, тренажер для верхней и нижней тяги, станок со штангой, римская скамья.
Также имелись и какие-то специфично космические спортивные тренажеры — некоторые столь устрашающего вида, что сделали бы честь любому уважающему традиции пыточному кабинету из мрачного прошлого.
— Тут у нас дейнекс-камера есть, — сказал Минералов. И продолжил лишь после непропорционально длинной паузы (потерял мысль, а потом нашел?):
— Дейнекс-камера, да. Но она то сломается, то в ней дейнекс кончится. Потому неделями приходится жить в невесомости. Вот для того и тренажеры.
Мы покивали. Не знаю что на нас нашло, но мы с какой-то избыточной дотошностью продолжили знакомство с инвентарем спорткомнаты.
Были там разномастные мячи из кожи и резины. А также шахматы, шашки, домино и еще зачем-то бинокли. А для совсем уж эстетов — шесть колод игральных карт.
Колоды были заправлены в специальные держатели, чтобы карты не разлетались в условиях невесомости.
Держатели были магнитные и одинаково успешно фиксировали как толстые колоды, так и тонкие пластиковые карты. Вид у них был вполне засаленный, как того и требует этикет азартных игр.
Одну карточную колоду я зачем-то прихватил с собой. После чего отправился в свою каюту и задремал в ожидании торжественного момента.
Глава 14
Ракетоплан
Апрель, 2614 год
Спасательно-оперативный модуль «Сом»
Окрестности Беллоны, система Вольф 359
Первые полчаса полета на спасательно-оперативном модуле были феерически прекрасны.
Мы плавно отошли от «Дромадера».
Аккуратно сориентировались в пространстве.
Принялись неспешно поднимать орбиту.
Как я понял позднее, Бирман в те минуты находился в поле зрения диспетчеров больших терраформирующих станций, которые висели на геостационаре, и не хотел нарушать ни одного параграфа пространных правил гражданского космического судовождения.
А потом показались сами станции.
Точнее, одна из них — тот самый тераджоульный лазер с названием из латинской аббревиатуры, работу которого мы видели на Беллоне.
О, вот это было зрелище!
Больше всего станция напоминала ежа. Правда, геометрически безупречного и сияющего, как новогодняя елка.
Но только вот каждая игла ежа имела длину в семь километров и представляла собой отдельный тракт прогона квантов накачки.
Все тракты сходились к «брюшку» ежа, где в фокусе было помещено некое жутко секретное центральное тело, которое в конце концов под воздействием поступивших потоков энергии и превращалось целиком в плазму, испускающую собственно рабочий луч, уходивший к цели.
Все остальные элементы конструкции, которых было немерено и описание коих заняло бы ни один десяток страниц, предназначались для того, чтобы питать квантовые тракты энергией, ориентировать станцию в пространстве и отводить грандиозные избытки тепла.
— Никогда не понимал, — сказал Смагин, — почему бы не поставить подобные станции на службу ПКО.
— Неэффективно во всех смыслах, — ответил Бирман. — Скорострельность — низкая, себестоимость выстрела — гигантская, но главное — совершенно исключено оперативное наведение.
— А против астероидов? — Не сдавался Смагин. — У них-то траектория предсказуемая!
Бирман покачал головой.
— И против астероидов тоже малоэффективно. Во-первых, у многих из них не настолько предсказуемая траектория, насколько принято думать. А во-вторых — с ними, вы же знаете, могут нормально справляться средства общего назначения. Ракеты ПКО или главный калибр линкоров. Лишь бы головы были термоядерными.
* * *
А вот уход «Сома» с беллоноцентрической орбиты и погоня за ракетопланом оказались куда более утомительным занятием, чем я полагал.
Бирман перестал стесняться диспетчеров — и понеслось!
Судно-мусорщик, оказывается, имело динамику, близкую к боевому кораблю — ох, недаром многие из них в военное время подлежат мобилизации в качестве тральщиков! А сроки, в которые трапперу хотелось вписаться во что бы то ни стало, да и сама навигационная задача диктовали Бирману весьма жесткую манеру пилотирования.
Так что к тому моменту, когда наш ракетоплан наконец показался на мониторах СИС — судовой информационной системы — мы уже накушались перегрузок по горло; как положительных, так и отрицательных.
Пока то да сё, пока синхронизировали траектории, все мы имели возможность вдоволь насладиться зрелищем нашей добычи.
Ракетоплан… внушал.
Обрамленная серебристым силуэтом контражура темная масса, напоминающая хищную птицу, неподвижно висела слева по курсу от «Сома», лишь изредка покачивая крыльями, будто и впрямь поймав поток восходящего воздуха…
Что? Чего это он качал крыльями?
Ну хорошо, хорошо…
Ни о каком воздухе, разумеется, не могло быть и речи, но я как репортер имею право на художественный вымысел и на образность — двоюродную тетку таланта.
К ракетоплану приблизились два зонда, выпущенных Бирманом. Он изучал состояние стыковочных узлов старинного катера на тот случай, если почему-то не удастся принять его в док-камеру. Ну и вообще — осматривался, принюхивался…
Разумеется, всё происходящее сейчас между нашим судном и ракетопланом вызывало мой самый живой интерес.
— Ну, как идет процесс? Как тормозим? — Солидно поинтересовался я, глядя в спину траппера, не сводившего глаз с мониторов, на которых жили собственной жизнью столбики цифр и пучки графиков. Налицо была тенденция к замедлению процессов и уменьшению величин контрольных цифр — я от природы наблюдательный!
Траппер на секунду обернулся ко мне и смерил меня взором с головы до ног. После чего процедил сквозь зубы, недобро сфокусировав при этом взгляд на кончике моего носа:
— Нормально тормозим. Еще вопросы будут?
Он вновь повернулся к экрану, а я, слегка пристыженный, вынужден был смолкнуть.
Но очень скоро в роли назойливой мухи меня сменила любопытная Тайна, а от нее так просто не отбрыкаешься.
И траппер отрывочно, капля по капле, но все же начал объяснять нам некоторые свои действия.
Разумеется, объяснял он лишь то, что сам считал нужным. Но и эти жалкие толики сложнейшей науки прецизионного маневрирования в открытом космосе я понимал даже не через раз — через десять!
Судя по репликам Бирмана, он попытался наладить общение с мозгами ракетоплана. Но ЦПК — центральный полетный компьютер (то есть парсер) — пришельца из прошлого всё так же молчал, как и прежде, не подавая признаков жизни.
