51
Норбер Деллюк припарковался на две улицы дальше указанного адреса. Сказалась старая привычка, благодаря которой человек, с которым он должен встретиться, не будет знать, какая у него машина, если детективу потом придется вести слежку.
За три дня, что прошли с визита Николь Берже, он не терял времени даром. Воспользовавшись немногими сведениями, которые она ему сообщила, он нашел семью Мартина Лансуа. Женевьева Лансуа, его сестра, жила вместе с матерью совсем рядом с Пуатье. По телефону сестра была не слишком общительна, но согласилась принять его в своей квартире.
Квартал выглядел не очень весело. Три старых четырехэтажных здания окружали обшарпанный двор. В доме не было лифта, на лестничной клетке пахло дезинфицирующим раствором и еще чем-то отвратительным.
На серых стенах проступали пятна, словно лестница служила мусоропроводом. Стараясь ни до чего не дотрагиваться, детектив поднялся на второй этаж и остановился перед дверью, на которой была приколота пожелтевшая картонка с надписью «Мадам Флёр Лансуа с дочерью».
Из-за двери было слышно, как по радио расхваливают стиральный порошок. Он сунул руку в карман и включил лежавший там маленький магнитофон, потом нажал на звонок.
Он различил глухой звук шагов, и тут дверь открылась. На пороге стояла мышь.
Сравнение само приходило на ум при виде этой женщины, одетой в серое, с заостренным лицом и грустным испуганным взглядом. Накануне Деллюк видел Мартина, когда тот забирал детей из школы, и сейчас не находил никакого сходства с этой женщиной неопределенного возраста. Она была не старой, не больше тридцати, но казалось, что никогда и не была молодой.
Если бы не картонка на двери, Норбер Деллюк подумал бы, что ошибся этажом.
— Женевьева Лансуа?
Женщина молча кивнула, словно ответ означал для нее какую-то позицию, а она не могла на это решиться. Она посторонилась, чтобы дать ему пройти, и провела его на тесную кухню с пожелтевшими стенами.
— Извините, что принимаю вас на кухне, но мама спит, не хотелось бы ее будить.
Он улыбнулся ей в ответ, чтобы показать, что его это не смущает, и она еще больше съежилась.
Они присели за маленький столик, покрытый клеенкой в красную и белую клетку, в тон занавесок. Норбер готов был поклясться, что в ящике стола лежат такие же салфетки.
Женевьева Лансуа поставила на стол чашку.
— Я приготовила вам кофе, — сказала она.
— Спасибо.
Норбер улыбнулся ей самой теплой своей улыбкой. У него все больше складывалось впечатление, что перед ним испуганная мышь, которая может убежать при любом резком движении.
— Вы легко нас нашли? Улицы плохо обозначены…
Он заверил, что легко, хотя и покружил по кварталу минут десять, отыскивая дом. Бессознательно детектив говорил так же тихо, как она, почти шепотом. Интересно, правда ли мать спит или ее разбудил звонок в дверь? Он вообразил, как та стоит за стеной и подслушивает.
Женевьева налила кофе только Норберу, сама села напротив. Тут же встала, извинилась, достала сахар из шкафчика над мойкой и дала ему маленькую ложку. Норбер, который обычно пил кофе без сахара, положил себе кусочек. Женщина была напряжена, как тетива лука, и он догадывался, что она может сорваться, если он не будет осторожен.
В гостиной, которую он видел лишь краем глаза, входя в квартиру, прозвонили часы. Он на секунду прислушался и улыбнулся Женевьеве, которая испуганно смотрела на него.
— Обожаю звон часов, — сказал он. — У моей бабушки были такие, и когда слышу этот звон, вспоминаю каникулы, которые проводил у нее ребенком…
Лицо Женевьевы оживилось, она пошевелилась на стуле, словно он сделал ей комплимент по поводу ее внешности.
— Часы достались мне от бабушки, — уточнила она. — Они все еще хорошо ходят, я их никогда не чинила!
— Тогда умели работать. Вы выросли здесь?
— Недалеко отсюда. Мама часто переезжала, но когда вышла замуж за отца, они переехали сюда, так как он работал в автосервисе у Мишо. Вы, может, о нем слышали?
Норбер неопределенно махнул рукой, что можно было принять за утвердительный ответ.
— В то время мы снимали маленький домик.
В ее взгляде читались сожаление о прошлом и грусть. Казалось, она размышляет о том, почему ее жизнь не удалась, где она совершила ошибку, из-за чего не осуществились детские мечты?
— Мартин старше вас?
При упоминании имени брата она вздрогнула, как будто ее укололи, и вновь сжалась на стуле.
— Да, на пять лет. Вы хотите принять его на работу?
— Не я, фирма, на которую я работаю. И это еще не точно. Он сам не в курсе, вот почему я просил вас ничего ему не говорить, незачем зря его обнадеживать.
— Я понимаю…
— Речь идет об одной серьезной организации, и мы просто обязаны провести небольшое расследование о человеке, которого собираемся нанять. Ничего личного, я вам уже это сказал. Обычное дело, мы так поступаем всегда.
— Конечно. Я понимаю.
— Итак, ваш брат вырос здесь.
— На самом деле он мне сводный брат.
Норбер удивленно поднял брови. Маленький магнитофончик, который он включил, когда позвонил в дверь, записывал весь разговор, и не было необходимости делать пометки. В основном он всегда полагался на свою память, но иногда, прослушивая беседу заново, отмечал детали, на которые раньше просто не обратил внимания. В данном случае он жалел, что у него не было с собой видеокамеры: поведение Женевьевы Лансуа было гораздо выразительнее ее слов. Каждый раз, говоря о брате, она сжималась, хрустела пальцами, бросала вокруг тревожные взгляды. Самое меньшее, что можно было сказать, так это то, что она, по-видимому, не испытывала огромной любви к нему.
— Ваш сводный брат?
— Да… Его отец ушел из семьи еще до рождения сына, и мать воспитывала Мартина одна. Потом она встретила моего отца, они поженились, и родилась я.
— Лансуа — это фамилия вашей матери или отца?
— Моего отца. Он усыновил Мартина, когда женился на маме.
— И отец Мартина не был против?
— Мы даже не знаем, что с ним. Он никогда не объявлялся. Они с мамой даже и не жили толком вместе…
— Мартину повезло, что ваш отец женился на вашей маме…
— Он так не считает…
Тут она прикусила губу, словно спохватившись.
— Но я не должна так говорить, это ведь не имеет отношения к работе, которую вы собираетесь ему предложить.
— Мне это помогает составить представление о Мартине. Не беспокойтесь, все останется между нами. Он ничего не узнает.
— Вы уверены?
