выезжали каждое лето, я дружил с местными деревенскими пацанами и часто проводил с ними вечера и ездил в ночное. Вечер в деревне – это вообще что-то удивительное. Вечереет над рекой. Солнечный диск медленно клонится к горизонту, раскрашивая небеса теплыми оттенками розового, оранжевого и золотого цвета. Яркий свет постепенно исчезает, делая цвета мягче, более приглушенными, словно кисть художника касалась полотна легкими прикосновениями.
Река, отражая небо, словно великая водная зеркальная гладь, начинает мерцать изнутри. Ее воды, прозрачные и гладкие, как стекло, наполняются огненными отблесками заката. Даже мельчайшие волны, вызываемые вечерним бризом, переливаются многочисленными оттенками.
Тихий шепот рябины на берегу убаюкивает птиц, драгоценные мгновения вечера прерывают лишь пение одинокого соловья и легкие всплески рыбы, играющей на поверхности воды. Вдали, за таинственными линиями лесов и полей, где продолжается непрерывный танец теней и света, медленно проходят облака, подобные леденцам, растворяющимся в горячем чае.
На фоне всего этого великолепия природа, будь то деревья, растения или животные, кажется, замирает в благоговейном ожидании томного времени суток. Каждый цветок, каждая травинка, каждое создание готово к наступающему спокойствию ночи. Искры светлячков уже начинают пробуждаться из своих укромных уголков, готовясь осветить темную долину своими мягкими огоньками.
Вдоль реки, покрытой вечерним дыханием, медленно начинают сгущаться сумерки. Их серебристо-синяя прохлада скрадывает очертания берегов, делая мир таинственным и загадочным. Словно старинные корабли, плывут по небу звезды, одна за другой загоревшись в восхитительной небесной глубине.
Мир у реки засыпает, убаюканный нежными объятиями вечера, греющего душу и сердце. На этом фоне можно услышать лишь умиротворяющие звуки природы: поток воды, шепот листвы, далекий крик ночной птицы. Все это создает впечатление невероятного спокойствия и безмятежности, словно весь мир погружается в сладкий и глубокий сон под мягким покровом ночи. Покой и безмятежность! Как все это далеко теперь, в далекой, прошлой жизни…
Я услышал внизу тихие голоса. Спустившись, увидел, что Пашкевич стоит и чешет смущенно в затылке. Сосновский встряхивал его, как грушу, и пытался чего-то добиться. Я поспешил к ним.
– Наш музыкант созрел, – ткнул в сторону Алексея пальцем Михаил. – Прозрение на него нашло.
– Понимаете, у меня родственники в деревне есть, я часто гостил у них, и только сейчас до меня дошло, что мы в сенном сарае с вами заперты.
– И что? – удивился я. – Сенной сарай. Овин. Вон сеновал двухъярусный, и даже сено еще на полу есть. Что дальше?
– Так вентиляция же всегда делается в таких сараях. Сено проветриваться должно по все толщине, иначе оно гнить начнет. Вон окошко под самой крышей, а внизу, в нижнем венце, обрезок бревна свободно лежит. Его отодвигают на время сушки. Там и собака, и человек пролезет. Мы детьми все время лазили. Это вон там, справа, внизу, должно быть. У самого основания столбов, которые второй ярус держат.
И тут нам пришлось замереть. За дверью снаружи послышались голоса. Говорили по-немецки. Я сразу сделал знак разойтись в разные стороны и лечь. Никто не должен догадываться, что мы втроем общаемся. По нашей легенде, два немецких офицера из абвера не знают русского языка. А музыкант не знает немецкого. Через некоторое время голоса затихли, а потом заскрипела задвижка на двери. Дверь приоткрылась, темная фигура проскользнула в сарай, и мы услышали голос Риттера:
– Господа! Господин майор, проснитесь!
Глава 8
Пашкевич вел себя так, как мы и велели: сидел в сторонке, обхватив руками колени, и смотрел себе под ноги, не поднимая глаз. По легенде, нам с Сосновским, как двум немецким офицерам, было на него наплевать и растереть. Кто он нам, этот неполноценный славянин, даже если он и хороший музыкант? Это чуждая нам культура. Хотя мы благосклонно готовы отнестись к слабости обер-лейтенант Риттера и его желанию подзаработать на продаже дорогих скрипок. Не вовремя немец пришел. Может быть, имело смысл бежать через лаз у пола, отодвинув в сторону обрезок бревна? Сбежать и добраться до своих, скорее всего, получилось бы. Потерял бы Пашкевич свои скрипки, а мы не завладели бы снова секретными документами погибшего Вилли Бельца. И вся комбинация Платова полетела бы в тартарары. Но Риттер пришел, и теперь не время думать о том, что и как могло бы быть.
– Господа, я принял решение. Я принял ваше предложение!
– Тс-с, – Сосновский поднес палец к губам. – Часовой у входа услышит.
– Там нет часового. Я снял пост и отправил его в казарму.
При этих словах моя рука еле заметно дрогнула. Это рефлекс. Сейчас он не очень уместен, но как хотелось схватить немецкого офицера и тут же удавить его на сеновале. Ведь он же захочет избавиться от русского музыканта, чтобы не тащить его с собой. И незачем русскому знать о том, что и как тут происходило.
– Хорошо! Ваш план, господин обер-лейтенант? – спросил я. – Сначала Вальтер Фрид, потом документы, похищенные им, а потом русский музыкант, которого мы возьмем с собой. Нельзя допустить, чтобы случайно погибла коллекция скрипок, к которой он нас выведет. Эти музыкальные инструменты должны отправиться в Германию, стать достоянием немецкого народа… Ну и лучших его представителей в особенности.
С этими словами я улыбнулся, посмотрев Риттеру в лицо. Понял он намек? Кажется, он все правильно понял. Русский нужен до тех пор, пока мы не завладели всей коллекцией ценных инструментов. А потом…
– Где Фрид? – спросил Сосновский поднимаясь.
– У себя, я только что видел его в своей комнате в доме на окраине. И часовой на месте, – поспешно стал отвечать Риттер, но сразу же задал вопрос: – А когда за вами прилетит самолет?
– Я думаю, что он уже вылетел, – вместо Сосновского ответил я, старательно сдерживая кашель. – Я отправил сообщение два дня назад и указал место. За нами прилетит кто-то из старших офицеров, возможно из заместителей адмирала. Может, даже фрегаттен-капитан Целлариус – абвер-офицер группы армий «Север».
– Вы тщательно упаковали скрипки? – напомнил Сосновский. – Помните, что я вам сказал, Риттер? Они боятся влажности, перепада температур. Когда прибудет самолет, мы заберем и вас, и ваши скрипки в Берлин. Думаю, мы представим вас адмиралу лично, как находчивого и преданного Рейху офицера.
– Господа, я предлагаю вам переодеться, – начал было Риттер, но я отмахнулся.
– Не время сейчас. Просто будьте рядом и выполняйте приказы. И отдавайте их подчиненным. А сейчас мы должны арестовать Фрида! Немедленно! Заприте пока русского в сарае. Мы заберем его позже.
Сосновский безапелляционно потребовал от Риттера выдать нам оружие для ареста Фрида. Обер-лейтенант помедлил, потом достал из кармана «вальтер» и протянул его Михаилу. Быстрым
