и не видит. Крики и угрозы канут в пустоту. Так и должен чувствовать себя настоящий призрак?
Гнев не утихает, заглушает рациональные мысли. Разбив кулаки в кровь, я принимаюсь разыскивать лазейки на первый этаж, потому что ясно слышу, что там происходит. Изнасилование! Стенания Сары подстрекают действовать. Я должен помочь… и готов пожалеть ее, простить все гадкие слова и то, что она собиралась заживо содрать с меня кожу.
Или не готов?
Минуты растягиваются патокой. Я ищу ответ. Здесь и сейчас времени не хватит, чтобы простить ведьму. Это долгая работа. Однако она спасла меня от Волаглиона. Я осознал это, когда вспомнил слова Илария: шрамы, оставленные демоном, не исчезают. Если бы он изуродовал меня... я бы таким и остался. Сара не допустила этого. И на растерзание — я ее не оставлю.
Может, вылезти в окно и зайти через главный вход? Вряд ли. Скорей всего снова наткнусь на невидимую стену. Сотни идей — и все тупые.
Я дохожу до двери в спальню Рона, но крики Сары прекрасно слышу. В красочных деталях. Звукоизоляция, как в дырявой коробке.
Колю палец об иглу на кофте, чтобы успокоиться и переключиться. Нажав на обтертую ручку, врываюсь в комнату. Хлопаю дверью.
— Не понял, — Рон отбрасывает выпотрошенную сигарету. — А ну, убирайся!
Один. Без Инги. Хорошо. Только с каких пор он курит в комнате?
— Надо поговорить о Волаглионе. Забудь про Ини. Я не за этим пришел и… — я недоумевающе пялюсь на книжку, которую он спрятал под одеялом. — Это любовный роман?
Рон скалится и запирает свой секрет в тумбочке, грозит мне кулаком.
— Попробуй кому-то сказать! Убью.
— А о чем читаешь? Про развратного босса или про принца на белом коне? — шучу, но веселиться настроения нет, прикусываю щеку изнутри и меняю тему: — Ини, конечно, оценит твою сопливую душевную организацию, но сейчас мне плевать. Лари сказал, что этим шрамом на полрожи тебя наградил Волаглион.
— И?
— Ты хотел защитить Сару?
— Хотел. Ничего не вышло. Как видишь.
Я слышу очередной крик ведьмы и качаю головой. Рон удрученно отводит взгляд и ударяет пяткой по изножью кровати.
— Чувствую себя ничтожеством, — признаюсь я.
— Ты наблюдаешь это полчаса, а я — двадцать лет.
— Кто он?
— Демон, с которым у Сары заключен какой-то договор. И какого черта ты пришел ко мне? Мы с тобой чуть не размазали друг друга по стенам. Донимай расспросами Ларика. Он всегда рад твоему обществу.
— Потому что Волаглион покалечил именно тебя.
— Да он всех уродовал. Любит издеваться! Иногда оставляет шрамы в назидание. Он и заживить их может. Просто не хочет.
Я опять вспоминаю те ужасные линии на животе ведьмы: уродливо вырезанную букву «В».
— У Лари тоже есть шрамы?
— Не смеши. Он трус. Что угодно сделает, лишь бы Волаглион не гневался. Если надо — на колени встанет и обработает его.
— Ну ты загнул.
— Поверь. Ларик тряпка. Он должен был родиться безвольной девочкой, но природа допустила ошибку.
— Волаглион в ярости, что Сара не убила парня, который рисовал ее в спальне.
— Еще бы! Он ненавидит оправдания. Не терпит неподчинения.
— Значит… Сара убивает, потому что демон ей приказывает?
— Она мышка, которая приводит сородичей в лапы кота. По большей части — да. Иногда выполняет заказы, потому что Волаглион требует определенное количество человек раз в год. Так как все равно никуда не деться, она убивает за деньги.
— И все убитые отправляются за дверь?
— Не все... Кое-кого демон пожирает окончательно. Не знаю, уничтожается ли их душа полностью, и проверять не хочу.
Я не нахожу ответа.
Сердце дает сбой, затем — частит в припадке эпилепсии... или что у меня вместо него? Вот оно делает три сальто!
В голове один-единственный вопрос: Сара решила убить меня сама или по поручению Волаглиона?
И почему — меня? Чем я отличился на фоне остальных?
Облокачиваясь спиной о дверной косяк, я заливаюсь дурацким смехом, чем вызываю недоумение Рона. Решив, вероятно, что я спятил, он поднимается с кровати, обмотанный простыней.
— На тебе, кроме этой тряпки, ничего?
— А тебя это как-то торкает? — прыскает Рон. — Это моя спальня. Хочу сидеть без трусов — сижу.
Он рывком отодвигает тяжелые шторы и распахивает окно, впуская в дом сырой, бодрящий воздух. Снова берет книгу и ложится.
В комнате светлеет. Коридор же пропитан тьмой. Гадкая угольная шахта. Рон так и сидит с простыней в районе паха. Интересно, как человек, который столько пьет и жрет, может иметь рельефный торс? И чего это Рон встрепанный?
Я принюхиваюсь.
Абрикосовые духи…
Возникает липкая мысль, что Инга здесь была не проходом. Смятые простыни. Запах. Довольный, голый Рон...
Угу. Меня накрывает.
Детали выжимают дедуктивное мышление, как чертов фрукт, которым пахнет спальня, выдавливают из меня мякоть спокойствия и оставляют черствую шкуру агрессии.
Хочу кинуться на Рона. Дать ему в челюсть! Книгой! Да посильнее!
Но я сжимаю кулаки, скрещиваю руки и отворачиваюсь. Пока таращусь на дохлого таракана, боковым зрением улавливаю движение. Быстрое. Словно взмах крыльев летучей мыши. После — шварканье ступнями.
Едва слышное мычание…
Шустрый стукоток…
Тишина…
Вот оно. То чувство, когда за тобой следят, внимательно рассматривают, но не выходят из тени. Я дивлюсь собственному спокойствию. Там — во тьме — некто есть.
Кто?
Различаю очертание мальчика — оно становится отчетливым, хотя маячит уже долго. Он наблюдает. Ждет… Зашуганный белый котенок. Прячет лицо и жмется по углам дома.
Олифер.
Какая встреча! Вылез, наконец, из эфирных пустот. Других объяснений, почему я его редко вижу, на ум не приходит.
Делаю шаг вперед.
— Ты куда пялишься? — спрашивает Рон, листая книгу и ругаясь, что не оставил закладку.
Я издаю невнятный звук, выхожу и со скрипом закрываю дверь. Чернота... словно я ушел камнем ко дну, куда не достать ни солнцу, ни луне.
К ладони прикасаются ледяные пальцы. Крепко сжимают.
Ох, он и резко появляется! Мы тут все мертвы, но истинный призрак — только Олифер. Длинная голубая рубашка, снежные волосы и штаны. Его образом можно и детей, и взрослых напугать.
У меня от него мороз по спине!
Ноги волочатся дальше. Мальчик тянет за собой.
— Стой, куда мы идем?
Ответа нет. Олифер вообще не отвечает на вопросы. Да он и не говорит. Никогда!
Кишка главного коридора заканчивается. Мы сворачиваем
