худой конец, играть пока можно и на квартирниках. Или в подвалах, нелегально.
В дверь постучали. Настойчиво, громко.
— Открывайте! — раздался приглушённый голос Кобры.
Я быстренько закрыл остатки портвейна и спрятал в чехол от баса, Варя повернула ключ в замке. Дверь распахнулась, на пороге каморки возвышалась Кобра, а из-за её спины выглядывала Любочка, судя по всему, основательно вздрюченная.
Кобра принюхалась к витающим в воздухе ароматам молдавского креплёного, обвела нас строгим неприязненным взглядом.
— Я жду ваших объяснений, товарищ Таранов, — сказала она, и каждое слово звучало словно удар по крышке гроба.
Глава 17
Внятных вменяемых объяснений у меня не было. А заливать чушь про солидарность с угнетённым негритянским народом мне как-то претило.
— Ну? Таранов! Что это сейчас было? Что за самодеятельность? — спросила Кобра.
— Школьная, — сказал я.
— Не советую со мной шутить! — зашипела Кобра.
Я пожал плечами, покосился на девочек. Те растерянно хлопали глазами, Света нервно теребила подол юбочки.
— Это была песня американского чернокожего исполнителя Чака Берри в моей аранжировке, — спокойно сказал я. — А до этого — песня Владимира Мигули «Трава у дома». В моей аранжировке.
Кобра поиграла желваками. Как всегда, ожидала совсем другой реакции. Тряски. Пока что здесь тряслась от ужаса только Света. Катя хмуро глядела в пол, Варя смотрела открыто и прямо.
— А что за выходка с названием? Какое ещё напряжение? — продолжила она.
— Высокое, — сказал я.
— Капитолина Григорьевна, это название полностью отражает суть нашей музыки, — вставила Варя прежде, чем я успел ляпнуть ещё что-нибудь.
— Ваша музыка… Идейно неправильная! Вредная! — заявила Кобра. — Особенно этот… Берри!
— «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь», — тихо процитировал я.
— Капитолина Григорьевна… — тихо подала голос Любочка.
— Тихо, Люба, с вами мы ещё побеседуем! — заявила Кобра.
— Капитолина Григорьевна, этого больше не повторится, — сказала Варя.
— Честное пионерское, — дрожащим голоском вставила Света.
— Конечно, не повторится! — фыркнула Кобра.
— Вы закрываете наш ансамбль? — глухо произнёс я.
— Мне бы очень хотелось так поступить, Таранов! Но другого ансамбля у меня нет, и такую роскошь я себе позволить не могу, — сказала завуч по воспитательной работе. — Поэтому ограничимся выговором. Но это первое и последнее предупреждение, вам всем! Вас, Любовь Георгиевна, тоже касается! Контроль с вашей стороны явно был недостаточным!
— Виновата, исправим, — пробормотала Любочка.
Кобра ещё раз обвела нас всех ледяным взглядом, ещё раз понюхала воздух. Погрозила нам всем пальцем и ушла прочь. Атмосфера в каморке сразу стала совсем другой, как будто над нами прошла грозовая туча, зацепив лишь краем.
Зато Любочка вошла внутрь и закрыла за собой дверь, смурная и невесёлая. Я ожидал, что она накинется на меня со скандалом, начнёт отчитывать за хулиганскую выходку, но она только вздохнула тихонько и уселась на парту.
— Хотите пряник? — я протянул ей раскрытый кулёк. — Свежие.
Любочка неохотно взяла один. Я бы и портвейна предложил, но вряд ли после выговора от Кобры она согласится пить с учениками. Тем более в школе.
— Саш, не делай так больше, — вздохнула она.
— Простите, — сказал я.
Любочка чуть не плакала, вид у неё был чрезвычайно грустный, и на меня это работало гораздо лучше, чем любые крики, скандалы и выговоры. Хотелось как-то утешить, поднять настроение. Хотя бы пряником.
— Любовь Георгиевна… Выступление-то хоть… Как? — спросила Варя.
Любочка выдавила из себя улыбку.
— Мне понравилось. Хорошо получилось, — сказала она. — Да и вторая песня тоже понравилась. Только, Саш… Больше никакого несогласованного репертуара, ладно?
— Больше не будет, — сказал я.
По крайней мере, здесь, в школе. На выступлениях. Репетировать-то мы всё равно можем что душа пожелает.
— Вот и хорошо, — сказала Любочка. — Бас-гитару вам, кстати, скоро должны привезти.
— Нам бы ещё бас-барабан с педалью, малый, стойку микрофонную и напольный том… — начал я, но Любочка меня перебила.
— Тебе палец в рот не клади, да, Саша? — усмехнулась она.
Я заткнулся, понимая, что сейчас не время клянчить новые инструменты.
— В следующем месяце будет конкурс творческой самодеятельности… Городской. В ДК Маяковского. Коб… Капитолина Григорьевна хотела отправить туда ваш коллектив, — сказала Любочка. — Защищать честь школы. А то в прошлом году не отправляли никого, из РОНО потом… Ладно, это вам неинтересно. На конкурсе сыграть сможете?
— Да хоть сейчас! — воскликнула Света.
Географичка удивлённо вскинула брови, прищурилась, глядя на робкую и зажатую обычно пионерку.
— Нет, сейчас не надо, — сказала Любочка.
Я задумчиво почесал кончик носа, прикидывая, как примерно будет этот конкурс проходить. Школ в Чернавске было несколько, собственные ансамбли имелись почти в каждой, плюс отдельные музыканты и вокалисты со своими номерами. На выступление дадут минут по десять, вместе с подключением. Как раз на пару песен.
Вот только «Трава у дома» уже не прокатит. После оглушительного всесоюзного успеха её будут играть все, и я не удивлюсь, если она прозвучит на этом конкурсе раз восемь. Вместе с «Дельтапланом» Леонтьева, «Миллионом алых роз» и «Крышей дома твоего» Юрия Антонова.
— А когда конкурс? — спросил я.
— В октябре, — сказала Любочка.
— Значит, успеем подготовить своё, — задумчиво протянул я.
— Зачем⁈ Есть же песня отрепетированная! — воскликнула Любочка.
— Не думаю, что на конкурсе оценят Чака Берри, — пошутил я. — «Траву у дома» каждый второй ансамбль играть будет, я вам гарантирую.
— А вы лучше всех исполните! — возразила она.
— Нет,
