сцену снова и снова. Мой личный сорт героина. Когда ты делишься со зрителями своей музыкой и получаешь их эмоции в ответ.
Быстрый запил на самых тонких струнах, свип, легато, кусочек тэппингом на одной струне и возврат к основной мелодии, чтобы соло не выглядело просто набором техник, а отсылало к уже сыгранному материалу. Про мелодию многие почему-то забывают.
Третий куплет вновь проникновенно и чувственно, а затем последний припев и выход на концовку, которую заглушил грохот бурных аплодисментов.
Кажется, мы превзошли все ожидания. Даже наши собственные.
Пионеры хлопали, свистели, орали, так что даже директрисе пришлось встать со своего места и призывать зал к порядку. Я улыбался, глядя со сцены на эту вакханалию. Ощущение было такое, будто я горы способен свернуть, словно я пьян. Не от портвейна, хотя и от него тоже, а от нахлынувшей бури эмоций.
— Браво! Молодцы! Ещё! — наперебой кричали из зала.
Я оглянулся на девочек. Они, раскрасневшиеся, тоже улыбались, не в силах поверить в такой тёплый приём.
— Ещё! — потребовали зрители.
Надо было репетировать ещё что-нибудь, про запас. Меня вдруг посетило желание немного похулиганить.
Я поправил гитару на плече, обернулся к девчонкам ещё раз.
— Девчонки! Блюз в си-мажоре, следите за модуляциями! — сказал я. — И постарайтесь не отставать!
И я снова подошёл к микрофону и заиграл заводной рок-н-ролльный ритм, наверное, самый известный рок-н-ролльный ритм в мире, про деревенского мальчика Джонни, который не умел ни читать, ни писать, зато играл на гитаре лучше всех. Девчонки врубились сразу, Катя подхватила, Варя начала импровизировать на клавишах. Только Света чуть-чуть замешкалась, но вроде тоже подключилась к процессу.
— Deep down in Louisiana close to New Orleans… — запел я в микрофон, не прекращая высекать из гитары задорный мотив.
Пионеры слушали, раскрывая рты, учителя, наоборот, начали хмуриться. Директриса поднялась снова.
— Go, go! Go Johnny, go! — продолжал я, испытывая неимоверный кайф. — Johnny B. Goode!
Звуки буржуинской музыки, пожалуй, впервые звучали в этих стенах. Но о последствиях я не думал, я скакал по сцене с гитарой в руках, словно заведённый. Не существовало больше ничего, кроме меня, гитары и музыки, льющейся из колонок. Даже зрительный зал, в котором пионеры хлопали в ладоши в такт блюзовому ритму, отошёл куда-то далеко на второй план. Я выкладывался на полную. На двести процентов.
И на середине гитарного соло свет в зале вдруг погас. На мгновение повисла звенящая тишина.
— Кина не будет! Электричество кончилось! — выкрикнул кто-то из зала.
— Наверное, вы ещё не готовы к такой музыке… — пробормотал я себе под нос. — Но вашим детям она понравится…
— Мы просим прощения за технические неполадки! — на сцену вышла Кристина Полянская. — Через несколько минут наш концерт продолжится! Для вас выступит трио баянистов из восьмого «А» класса!
Понимаю.
Мы быстренько собрали инструменты и покинули сцену. Пионеры были разочарованы таким окончанием нашего выступления, недовольно загудели.
— Тихо! Всем молчать! — раздался зычный голос Кобры, призывающий школьников к спокойствию.
Мы с девчонками прошли в каморку, пребывая в смешанных чувствах. С одной стороны, всё прошло отлично. С другой стороны, я совершенно точно вызвал на наши головы учительский гнев.
— Это! Было! Офигенно! — воскликнула Катя, как только мы закрыли каморку изнутри.
Она вдруг бросилась мне на шею и чмокнула в щёку. Варя, чтобы не отставать, бросилась с другой стороны и тоже чмокнула меня в щёку.
— У нас всё получилось! — воскликнула она.
— Я же ничего не испортила? Ничего не испортила? — возбуждённо спрашивала Света то у меня, то у Вари, то у Кати.
— Девчата, вы молодцы! Самые лучшие! — сказал я.
— Жаль, вторую не доиграли, свет вырубился! — сказала Катя. — Тоже прикольная песня! Может, порепетируем её потом?
Они, кажется, даже и не поняли, что произошло. Я вот в такие совпадения не верил. Свет вырубился, как же. Кое-кому просто нужно было убрать нас со сцены, причём так, чтобы пионеры, взбудораженные рок-н-роллом, не устроили бунт. Вот и рубанули свет. Высокое напряжение, блин.
— Это чужое! Мы своё напишем, ещё лучше, — сказал я, вновь открывая тайничок.
Портвейна как раз оставалось полбутылки, в самый раз для нас четверых. Просто чтобы стало немного повеселее, потому что у меня на душе скребли кошки. Нужно было не выпендриваться, а уйти со сцены ровно в тот момент, когда мы доиграли «Траву у дома». Никто бы не стал возмущаться, да и проблем с высоким начальством не возникло бы, наоборот. Всё было бы в шоколаде.
Но я был бы не я, если бы не решился на хулиганскую выходку. Душа просила. И я снова из-за своих выходок влип двумя ногами в жир.
— Плевать, — сказал я, открывая вино. — Выступили отлично, и это главное. Народу понравилось, вы видели?
— Да-а! — улыбнулась Варя. — Я такого не видела даже! Чтобы зрители вот так вот прям!
Это ты, милая, ещё не видела, как по-настоящему огромная толпа прётся с твоих песен. И в воздух лифчики бросает. Когда народа столько, что края этой толпе не видно, и все они ждут, когда ты начнёшь играть для них.
— За нашу музыку! — воскликнула Катя, забирая у меня портвейн и торжественно поднимая бутылку.
Чокнуться было нечем, но мы всё равно заулыбались, поддерживая тост. Выпили все по очереди.
— А в следующий раз отыграем так, что вообще все в пляс пустятся! — заявила Света. — И я тоже соло сыграю, прям как Саша!
Уже немного пьяненькая. Я потрепал её по рыжим волосам.
— Обязательно! И даже лучше сыграем! — сказал я.
Только не в этом году, похоже. И не в этой школе. Сомневаюсь, что Кобра, как завуч по воспитательной работе, вообще позволит нам снова выйти на сцену.
Ничего. На
