после смерти. Его останки были здесь же, они были просто засыпаны землей. Как умер, на коленях перед иконой, таким и нашли. Монахи тело извлекли, но оно на воздухе развалилось на части. В двух ящиках его перезахоронили за алтарем Успенского собора монастыря. Историк Исаакий Мордвинов, который изучал этот вопрос (кстати, умер и был также похоронен возле того же собора), утверждал, что есть основания у него полагать, что таинственным узником мог быть Иван Антонович[225].
Конечно, это мог быть совершенно иной монах, который искал уединения в полном отрешении от общения с внешним миром. Но почему-то сразу в памяти всплывает, как настойчиво предлагали Ивану Антоновичу принять постриг с именем Гервасий. Интересно, в какой монастырь его тогда бы разместили? Содержали бы вместе с остальной братией? Ну не замуровывали же его навеки в подземелье?
Но по этому поводу логично разместить и другую историю. Тут уже место действия Кексгольм (ныне – Приозерск). Его уже упоминали, когда говорили о планах Екатерины Великой после воцарения перевести Ивана Антоновича из Шлиссельбурга, чтобы освободить место Петру Федоровичу. Но сейчас речь пойдет о другом эпизоде. В 1802 или 1803[226] году молодой император Александр Павлович прибыл в Кексгольмскую крепость, где содержались заключенные. Там ему рассказывают о судьбе каждого. Напоследок сообщили, что уже три десятка лет имеется в наличии и особый узник, который числится как «Безымянный» и содержится замурованным в погребе.
Александр Павлович потребовал с ним встречи, но разговор в присутствии других людей не состоялся. Арестант потребовал говорить тет-а-тет. Привели его в комнату к царю. Узник попросил закрыть шторы – совсем отвык от света. Остались наедине для разговора.
Вроде бы после этой беседы у императора даже были слезы на глазах. Он незамедлительно даровал свободу этому человеку, и бывший заключенный еще почти двадцать лет прожил на свободе в городе Кексгольме, но так никому и не открыл своего имени, хоть со многими людьми и общался.
Если отнять три десятка лет от периода посещения Александром крепости, то получается время рубежа 1760-х‐1770-х годов. Достаточно близко к тому времени, когда был убит Иван Антонович (1764 г.). Это наблюдение, а также само лишение имени, строжайшее соблюдение тайны, привело в последующем к попыткам отождествления Безымянного с Иваном Антоновичем. Но эта версия является непопулярной. В неизвестном заключенном историки узнают других людей, например, Ивана Пакарина[227] (сейчас не будем вдаваться в судьбу этого человека, к нашей истории отношения не имеет). К тому же, есть интересный рассказ об освобождении Кексгольмского узника, где приводятся слова человека, якобы жившего и служившего в те годы в крепости[228]. В нем не называется имя, но приводятся детали и даже фразы, сказанные узником. Узнать в нем нашего эмоционального и весьма инфантильного, чрезвычайно религиозного Ивана Антоновича, живущего в мире, сопряженном с фантазией, очень сложно. Именно таким мы привыкли видеть его в донесениях охранявших в Шлиссельбурге людей. А если представить, что сверху наложилось ещё 30 лет полнейшего одиночества в замурованной камере, в полной темноте, на хлебе и воде, то вряд ли мы можем ожидать здравых речей. Кексгольмский Безымянный же производит впечатление человека, который был заключен во взрослом осознанном возрасте. Сохранил трезвость ума. Отлично понимал происходящее. Приводится его фраза на вопрос, где ему угодно остаться жить: «Где-нибудь, только не здесь. Поместите меня в городе, а потом можно устроиться. Но поскорее, я устал». Нет, это не Иван Антонович. А кто именно – не тема данной книги.
Если бы это оказался Иван Антонович, вряд ли бы его император оставил просто так жить, где придется, наверняка бы нашел ему новое место жительства под контролем. К тому же мы же помним, что Александр приезжал в Шлиссельбург и озадачивал местных служащих отыскать могилу, значит не встречал он в живых его.
Брауншвейгская семья после Ивана
Отца семейства, Антона Ульриха, принца Браунвейг-Вольфенбюттельского не стало 4 мая 1774 года. Своего первенца он пережил на десять лет, а супругу почти на тридцать. Умер, почти полностью потеряв зрение, после 33 лет заключения, так ни разу не попросив о свободе. Он нижайше ходатайствовал о разных милостях, о прогулках, о разрешении обучать детей грамоте, называл себя при этом уничижительными словами, но об освобождении никогда прямо не просил. Оставить детей он не хотел, даже когда ему это и предлагали. Понимал, что им никогда не даруют свободу, ведь после смерти Ивана, оставшиеся сыновья и дочери принца в первой очереди на престол, пусть по забытому, но официальному завещанию императрицы Анны Иоанновны.
Ему было 59. Сложно представить, как восприняли дети его кончину. Мир они видели в заключении сильно искаженным, да и отец был для них всем. Он единственный, кто знал о жизни за пределами их ограниченного пространства, мог рассказать, научить, позаботиться, в конце концов.
Теперь его не стало. Детям даже нельзя было присутствовать на похоронах. Они не знали, где находится его могила. Никто не знал. Провожали Антона Ульриха в последний путь лишь военные из караула. Известно, что майской ночью на 6-е число тело принца уложили в гроб, обитый черным сукном с серебряным позументом, и похоронили возле церкви, рядом с оградой, неподалеку от дома, где содержали арестантов. Погребение состоялось даже без отпевания, так как усопший был лютеранин по вероисповеданию, а пастора вблизи, понятно, не было. Могила никак особо обозначена не была. И по сей день эта загадка не разгадана. Вопрос поднимался неоднократно. В архивах сохранился[229] рапорт настоятельницы Холмогорского Успенского женского монастыря игумении Ангелины, который она составила в 1913 году. Запрос ей поступил из епархиальной Духовной консистории. Сообщает, что место погребения принца Антона Ульриха Брауншвейг-Люнебургского с точностью указать невозможно. Но известно, что он был погребен у северной стены Храма Успения Богородицы. Игумения также знала, что около ста лет назад, в 1808-м, рабочие строили каменную стену ограды и нашли его тело. Перезахоронили ли куда Антона Ульриха, или вернули в эту же могилу – история умалчивает. По мнению настоятельницы, тело погребено под каменной стеной-оградой в расстоянии до 5 метров от храма.
Нас от письма игумении отделяет бурный 20-й век, когда монастырская территория превращалась то в лагерную, то в совхозную. Найти там останки опального принца очень будет сложно, даже если вдруг это кому-то и понадобится сделать.
А как же дети?
Спустя четыре года после смерти Антона Ульриха, в марте 1780 года императрица пишет письмо сестре усопшего принца Брауншвейгского Юлиане Марии, датской королеве (в то время она была фактическим регентом при правлении болеющего пасынка). Сейчас мы с вами почувствуем весь вкус политического цинизма XVIII веке. Женщина, родного брата которой три десятка лет держали в заключении без всякой
