бешено заколотилось, мне пришлось самой себе об этом напомнить. Сама-то я пряталась за кучей подушек, когда видела ее. Это была мама Месины Молин.
Какая удача, что Санна умеет так хорошо говорить, потому что я просто онемела. Мы вошли в прихожую, пока мама Месины искала деньги, чтобы расплатиться за два снопа.
– Смотри, сумка как у тебя! – весело сказала Санна, указывая на цветной рюкзак, висевший на вешалке. Мне было не до сумок – я стояла, не сводя глаз с фотографий на стене. На первой был пухленький младенец, радостно улыбавшийся на камеру. На второй – ребеночек с круглыми щечками и челкой, на третьей – тот же ребенок, но побольше и уже без челки. С каждой новой фотографией ребенок рос, волосы становились все длиннее, лицо вытягивалось, и на последнем снимке я узнала Месину. Там она выглядела так же, как на фотографии в школе. Пышные волосы взбиты и глаза подкрашены. Серьезное выражение лица.
– Спасибо! С Рождеством! – сказала Санна на прощание.
Но едва мы вышли на крыльцо, она повернулась ко мне:
– Что с тобой такое? Ты привидение увидела, что ли?
– Это мама Месины Молин, – ответила я. – Ты что, не обратила внимания на фотографии?
– Что, правда? – воскликнул Орест. У него был такой вид, словно он сейчас рванется обратно в дом. Как будто там он найдет Месину! Это единственное место на свете, где ее уж точно нет.
Анте понял, о чем мы говорим, и тут же давай придуриваться.
– Ах, та девчонка-привидение! – закричал он. – Привиде-е-ение!
Никто и моргнуть не успел, а он уже побежал в сад за таунхаусами и исчез за углом.
– Что он творит? – удивилась я.
Орест только покачал головой и схватился за ручку коляски.
– Идем дальше, – сказал он. – Он нас догонит.
Мы с Санной неуверенно двинулись за Орестом. Ясное дело, через пару минут Анте нас догнал. Пробежавшись, он поравнялся с нами и заявил, что заглянул в комнату Месины Молин.
– Откуда ты знаешь, что это именно ее комната? – спросила Санна.
– Потому что это самая обычная девчонская комната, – ответил Анте. – Там все так, словно она до сих пор живет, только пусто!
Я поежилась. А мои родители – случись мне пропасть, они тоже оставили бы мою комнату как есть? Наверняка. Оставили бы комнату ждать в надежде, что я вернусь.
33
Лучше поздно, чем никогда! Оресту удалось. Он расшифровал! Ну… или почти.
Он надеялся, что все сделает его компьютерная программа. Он написал прекрасную программу, которая проверяла шифр Плейфера с разным количеством букв в качестве ключевого слова, но это ничего не дало! Орест сам признался, что уже был готов сдаться. А потом подумал: вдруг это шифр Виженера, тот самый, который Аксель использовал в первых письмах к нам. И фишка в том, что ключом оказалась вся песня!
Любую мелодию можно записать нотами, обозначающими разные звуки. А ноты названы разными буквами. Поэтому, когда я записывала песню Сильвии, я записала такие ноты:
B G E A A B G E A B G E A A G #F G #F E B G E A
И именно эти ноты, то есть их буквенные обозначения, и есть ключевое слово! Так что, если песня начинается с нот B-G-E-A, это означает, что первую букву закодировали при помощи ключа В, вторую при помощи ключа G и так далее. Такой код разгадать очень сложно! Орест выглядел ужасно довольным, что ему удалось прочесть начало сообщения.
Подставив буквы, он получил решение:
Пятьотюжногоугломмсюа
Возможно, это означает «пять от южного угла…» – но что дальше?
Что именно Орест напутал, определила я. Я записала названия нот буквами, но перед одной нотой был знак, который называется «диез». Он пишется вот так: # – и означает, что звук на полтона выше. Разгадывая код, Орест пропустил этот знак и просто вставил букву F, стоявшую следом. Но я знала, что #F произносится как FISS! Теперь решение оказалось правильным.
Текст получился такой: «Пять от южного угла тинга».
Тинг? То есть здание тинга? Старый дом в центре Лерума. А у домов есть углы. Мы посмотрели на карту Акселя, и точно: там начерчено здание тинга, оно прямо посреди волнообразных линий, обозначающих земное излучение. Супер! Срочно на велики – и туда!
Но уже второе воскресенье адвента, и дорожки покрыты льдом. Ни у кого на велосипедах нет зимней резины. Так что пришлось нам тащиться до центра Ле-рума пешком.
Здание тинга – светло-серый дом на площади. Он очень забавный, потому что на самом верху, на крыше, у него большой колокол, как в церкви. Не знаю для чего – я никогда не слышала, чтобы в него били.
«Здание тинга Лерума. Построено в 1892», – прочла я на табличке возле двери. В том же году, что и станция!
Стало быть, оно уже стояло, когда в начале 1893 года Аксель покинул Лерум.
Центр Лерума уже украсили к Рождеству. На уличных фонарях висели рождественские игрушки, а посреди площади красовалась огромная елка. В животе приятно защекотало. Хотя я уже не маленькая, Рождество все же очень приятное время.
В здании тинга когда-то собирался тинг. Это было что-то типа суда – насколько я понимаю, там разбирались, чья на самом деле бурая корова и дальше в том же роде. Но сейчас в здании тинга собираются организация Красного Креста и скауты, а как раз в этот день там проходил рождественский базар. В железной корзине перед входом горел огонь, а по обе стороны двери висели пучки толстых еловых лап. Здесь можно было купить лотерейные билеты и елочные украшения, толпы народу входили и выходили в дверь.
Мы с Орестом стояли, уставившись на здание. Серые деревянные панели, большие белые окна. Каменное основание и несколько углов. Наконец мы пришли к выводу, что южный угол – это ближайший слева, если стоять лицом к входу.
– Пять от южного угла тинга – скорее всего, Аксель имеет в виду пять метров, – сказал Орест. – Он как-никак инженер.
Мы прижались вплотную к углу и синхронно пошагали. Один метр… мы покачнулись и засмеялись. Два метра… но? Три метра… мы остановились.
– Значит, это… – пробормотала я.
– Ровно вон там, – сказал Орест, указывая пальцем.
– Вот и я о том же, – буркнула я.
У нас снова возникла проблема. Живая проблема. Огромная, метров десять в высоту. Прямо перед нами рос гигантский каштан.
Мы долго стояли и смотрели на каштан, но ничего так
