— Может, отвезти тебя уже сегодня? — мягко спросил ее Павел, явно с трудом себя сдерживая. — По-моему, для тебя это все слишком утомительно.
— Избавиться от меня хотите? Нет уж, что обещано — то обещано, — ответила Альма с неожиданной твердостью в голосе.
По отношению ко мне она стала выказывать капризное раздражение — вполне объяснимая реакция на мою роль в ее семье, мне, по крайней мере, она казалась куда более естественной, чем прежнее равнодушие.
Когда Альма под предлогом посещения туалета надолго исчезла, очевидно снова прошмыгнув наверх, Павел махнул рукой.
— Пусть, раз уж ей там так нравится, — сказал он. — У меня уже сил нет все время за нею бегать. Не станут же ее там…
Я ничего не сказала. Беда в том, что Левин ведь не знает, с кем он имеет дело. Поэтому без раздумий предложит ей коктейль или виски. Но почему я должна отвечать за здоровье Альмы?
В больнице, в женском отделении, она, за исключением врачей и санитаров, мужчин почти не видит. Я, кстати, понимала, что она вряд ли хочет таким образом вызвать у Павла ревность или отплатить ему за предполагаемую измену. Скорее она вела себя как пятилетняя девочка, которая без всякой задней мысли инстинктивно тянется к компании веселых мужчин. Для Левина и его приятеля эти визиты были, конечно, чистейшей забавой, тем более веселой, что Павел их явно не одобрял. Интересно, что она им там порассказала?
— Не думаю, что план ее врачей удачен, — сказал Павел. — Они хотят облегчить Альме возвращение к нормальной жизни путем медленного привыкания. Последний приступ у нее действительно был довольно давно, и интервалы между приступами постоянно увеличивались, так что по идее обострения может вообще больше не быть. Но когда я за ней вот так наблюдаю, мне опять делается не по себе.
Он прав. Мне тоже казалось, что ее нельзя оставлять одну, а уж тем более с детьми. Хотя ничего плохого она вроде не делает и говорит как будто связно. А внешне, не считая, конечно, этого тяжелого, неподвижного взгляда, она вообще еще очень даже ничего.
— Бог ты мой, — вздохнул Павел, — ты бы посмотрела на нее, когда мы женились! Да мне все кругом завидовали — какая красивая, умная, обаятельная, интересная мне досталась жена! Иной раз хочется к чертовой матери выбросить все эти пилюли, которые подавляют в ней личность и превращают ее в марионетку фармакологии.
Вторая половина дня прошла без эксцессов. Альма отправилась с семьей на прогулку, я осталась дома, чтобы немного отдохнуть. «Порше» тоже исчез. Провалявшись на диване добрых два часа, я уже почти с интересом ожидала возвращения своих гостей.
Хотя Альма после прогулки выглядела физически измотанной, но одновременно бросалось в глаза ее нарастающее душевное беспокойство. Нетрудно было догадаться, что она предпримет при первом же удобном случае. И действительно, она вскоре выскользнула из гостиной, но уже через минуту вернулась, явно разочарованная.
Временами я чувствовала, что она пристально за мной наблюдает.
В этом — допускаю, не самом интересном — месте моего повествования меня вдруг самым пошлым образом прервал и даже несколько напугал громкий храп Розмари, после чего я обиженно заткнулась.
20
За завтраком вид у Розмари слегка виноватый.
— Дело совсем не в тебе, — оправдывается она, — это от гормонального укола я вчера уснула.
Может, и вправду от укола. Я несколько смягчаюсь, когда она в знак покаяния аккуратно перебрасывает на мою кровать свою упаковку земляничного джема и брикетик сахара.
— Знаешь что, — говорю я, — наверно, я назову дочурку твоим именем, но только не вторым, Тирья, это, по-моему, как-то уж слишком, а половиной первого имени — Розмари.
— А которой из половин? — воодушевляется она.
— Пусть у нас будет маленькая Мари.
— Вообще-то за это надо бы выпить! — И мы чокаемся толстыми кофейными чашками. Солидная порция горячего больничного молока, изрядно сдобренного нашим растворимым кофе, выплескивается при этом на рукав ее палевого халатика.
— Но сегодня нам надо обязательно закруглиться, — напоминает она. — Ох, чувствую я, будут еще покойнички.
— Потерпи.
На ужин я подала копченую лососину под укропным соусом.
— Мой последний ужин перед казнью, — пошутила Альма, имея в виду; вероятно, свои будущие больничные трапезы.
Она снова первой отправилась в постель, дети последовали ее примеру. Около полуночи я пробудилась от жуткого сна. Всех подробностей я не помнила, а начинался он вполне безобидно: Альма и Тамерлан (правда, как бы в человеческом обличье) стояли передо мной рука об руку и говорили мне: «Мы хотим пожениться!» На Тамерлане, как и положено коту, были высокие сапоги, а к ним — костюм Робин Гуда в духе Уолта Диснея. Альма являла собой Белоснежку с мертвенно-бледным лицом. «Отдай мне в мужья Тамерлана, и тогда Павел — твой!» — заявила она, и я ужасно обрадовалась такому выгодному, такому счастливому обмену.
«Но чтобы все было по справедливости, — добавила она, — я и ребенка твоего возьму в придачу».
В полном ужасе я хватилась своего ребенка и кинулась искать его в мерзлом лесу среди мертвых деревьев.
«Как в страшной сказке!» — простонала я, изо всех сил пытаясь прогнать жуткое наваждение. Потом даже встала, пошла на кухню, выпила молока, глянула, как там дети — они мирно спали в постели с Альмой, — и выглянула в темное окно.
Во двор нашего дома как раз сворачивал «порше». «Поздновато, господа», — подумала я. Потом прошла в зимний сад. Павел лежал в гамаке и читал. Я села рядом, мы прильнули друг к другу и так замерли. Пока перед нами вдруг не оказался Тамерлан, издав слабое «мяу», — смышленый кот давно наловчился сам открывать двери. Я подняла глаза и увидела Альму: в кружевной сорочке она неподвижно стояла в коридоре и смотрела на нас.
Павел тотчас же выпустил меня и спрыгнул с гамака.
— Что случилось, тебе не спится? — спросил он испуганным и виноватым голосом.
Смертельная обида сверкнула в глазах Альмы — и в ту же секунду она исчезла. Я, впрочем, тоже. Но и в постели, уже с закрытыми глазами, я видела перед собой ее силуэт, оскорбленный и горестный.
Несколько часов спустя — часа в три ночи — я снова проснулась. На сей раз меня разбудил кот, всей своей тушей нагло вспрыгнувший мне на грудь, чего он раньше никогда себе не позволял. Я погладила его по шерстке. Вообще-то Тамерлан гостей не любит, к тому же ему всегда передается моя нервозность. Вот и теперь он не успокаивался, а требовательно тыкался в меня носом. Я включила лампу и взглянула на часы. И только тут почуяла слабый запах гари и окончательно проснулась.
В коридоре дыма было гораздо больше. Я кинулась в спальню. Альмы не было. Я растолкала детей.
