Покаявшемуся разбойнику он обещал рай. А как же другой,нераскаявшийся разбойник? Тот, кто проклинал и оскорблял его. С ним Христосспустился в ад. Может, после этого...
Гэбриэл вздрогнул. Глаза опять стали прежними – простокрасивые глаза на уродливом лице.
– Я наговорил лишнего... До свидания! – резко бросил он итотчас вышел.
Хотел бы я знать, говорил ли он о Шекспире или о себе.Скорее все-таки о себе.
Глава 20
Гэбриэл не сомневался в результатах выборов. По его словам,он не видел, что могло бы этому помешать.
Непредвиденное явилось в образе девушки по имени ПоппиНарракот, барменши из «Герба Смаглеров» в Грейтуитле. Гэбриэл никогда ее невидел и даже не знал о ее существовании. Тем не менее именно Поппи Нарракотдала толчок событиям, которые поставили под угрозу шансы Гэбриэла.
Дело в том, что Поппи Нарракот и Джеймс Барт были в оченьблизких отношениях. Но Джеймс Барт, когда напивался, становился невероятногрубым до садизма. Поппи Нарракот взбунтовалась. Она категорически отказаласьиметь дело с Бартом. И держалась своего решения.
Вот и случилось так, что Джеймс Барт, получив отказ от ПоппиНарракот, явился ночью домой взбешенный и пьяный. Увидев ужас в глазах своейжены Милли, Барт еще больше разъярился и окончательно распоясался. Всю своюярость от неудовлетворенной страсти к Поппи он обратил на несчастную жену. Бартвел себя как безумный, и Милли (трудно винить ее за это!) окончательно потерялаголову. Она решила, что Барт ее убьет.
Вырвавшись из рук мужа, Милли бросилась на улицу.
У нее не было ни малейшего представления о том, куда и ккому бежать. Ей и в голову не пришло обратиться в полицейский участок. Соседейрядом не было, только торговые лавки с крепко запертыми на ночь ставнями.Бежать было некуда.
Инстинкт направил Милли к человеку, которого она любила...который был добр к ней. Она не рассуждала и, конечно, не подумала о возможномскандале. В ужасе Милли помчалась к Джону Гэбриэлу – как отчаявшийся, загнанныйзверек в поисках убежища.
Растрепанная, задыхающаяся, она бежала в гостиницу «Королевскийгерб», а за ней, выкрикивая угрозы, несся Джеймс Барт.
Как на грех, Гэбриэл оказался в гостинице.
Я лично считаю, что Гэбриэл просто не мог поступить иначе.Милли ему нравилась, он жалел эту несчастную женщину, а муж ее был пьян иопасен. Когда Джеймс Барт, с руганью ворвавшись в холл, стал ругать майораГэбриэла, требуя оставить его жену в покое, а потом прямо обвинил в интимныхотношениях с Милли, Гэбриэл послал его к черту, сказал, что Барт вообщенедостоин такой жены и что он, Гэбриэл, позаботится, чтобы оградить Милли отего грубости.
Джеймс Барт бросился на Гэбриэла, как разъяренный бык, и тотсбил его с ног. После чего Гэбриэл снял для Милли комнату в «Королевском гербе»и посоветовал ей запереть дверь и не выходить. Гэбриэл сказал Милли, что сейчасей возвращаться домой нельзя, а наутро все образуется.
Утром новость облетела Сент-Лу: Барт «все разузнал» про своюжену и майора Гэбриэла. Они были вместе в «Королевском гербе».
Нетрудно представить себе впечатление от подобногопроисшествия, когда до голосования оставалось всего два дня.
– Теперь для Гэбриэла все кончено, – нервно бормотал Карслейк,шагая взад-вперед по моей гостиной. – Мы погибли. Пройдет Уилбрэхем. Этотрагедия! Откровенно говоря, мне этот самый Гэбриэл никогда не нравился.
Совершенно не умеет себя держать! Я знал, что он насподведет!
Миссис Карслейк жеманно причитала:
– Вот что бывает, когда кандидат – не джентльмен!
Мой братец редко принимал участие в наших политическихразговорах. Если он и присутствовал на них, то обычно молча курил. На этот разон не спеша вынул изо рта трубку и сказал:
– Беда в том, что Гэбриэл повел себя именно как джентльмен.
Мне показалось тогда злой иронией судьбы то, что наиболееявные отступления Гэбриэла от общепринятых джентльменских стандартов лишьусиливали его позиции, тогда как единственный случай, когда он проявилдонкихотское благородство, сразил его наповал.
Вскоре явился и сам Гэбриэл, упрямый и нераскаявшийся.
– Нечего поднимать вокруг этого шум. Карслейк, скажите, чтоя мог сделать?!
Карслейк поинтересовался, где сейчас находится миссис Барт.Гэбриэл ответил, что она все еще в «Королевском гербе», идти ей некуда. К томуже теперь все равно слишком поздно.
– Ведь так? – отрывисто спросил Гэбриэл, обратившись кТерезе, так как, видимо, считал ее единственным трезвомыслящим человеком.
– Да, действительно поздно, – подтвердила Тереза.
– Ночь – это ночь! – сказал Гэбриэл. – Людей интересуютночи, не дни.
– Послушайте! Майор Гэбриэл! – пролепетал Карслейк. Он былсовершенно шокирован.
– Господи, какие у вас грязные мысли! – воскликнул Гэбриэл. –Я не провел с ней ночь, если вы на это намекаете. Я только хотел сказать, чтомы оба были ночью в «Королевском гербе». Для всего населения Сент-Лу именно этобудет иметь значение. А также безобразие, которое устроил Барт, и то, что онсам говорит о своей жене.
– Если бы она уехала, – простонал Карслейк. – Куда угодно...лишь бы подальше отсюда. Может быть, тогда... – На мгновение он оживился, нотут же покачал головой. – Пожалуй, это будет выглядеть подозрительно... слишкомподозрительно.
– Следует подумать о другом, – перебил его Гэбриэл. – Какбыть с Милли?
Карслейк с недоумением уставился на него.
– Что вы имеете в виду?
– О ней, о Милли, вы не подумали?
– В настоящее время мы не можем заниматься мелочами, –высокомерно произнес Карслейк. – Мы должны попытаться найти какую-нибудьвозможность вытащить вас из этой неприятности.
– Ну разумеется! – воскликнул Гэбриэл. – Миссис Барт в счетне идет, верно? Кто она такая? Никто! Просто несчастная порядочная женщина, надкоторой издевались и запугивали до беспамятства, которой некуда деться и укоторой нет денег. Вот что, Карслейк, – возвысил голос Гэбриэл. – Должен вамсказать, что ваша позиция мне не нравится. Я скажу вам, кто такая миссис Барт.Она – человек! Вашей чертовой избирательной машине все безразлично, кромевыборов. Никто и ничто не имеет значения.
Как говорил мистер Болдуин[21] еще в давние времена: «Еслибы я сказал правду, я бы проиграл выборы». Я, конечно, не мистер Болдуин иничего особенного собой не представляю... Однако вы говорите мне следующее:«Вы, майор Гэбриэл, вели себя как обыкновенный, нормальный человек и поэтому выпотерпите поражение на выборах. Хорошо! В таком случае – к черту выборы!Оставайтесь сами со своими вонючими выборами. Я прежде всего человек, а ужпотом политик. Я не сказал этой бедной женщине ни единого недозволенногоприличиями слова и не ухаживал за ней. Мне ее было ужасно жалко – только ивсего! Она прибежала вчера ночью ко мне, потому что ей некуда были идти.Хорошо! Пусть остается со мной. Я о ней позабочусь. Ко всем чертям и Сент-Лу, иВестминстер, и вообще все это грязное дело!
