ему придется терпеть ее до конца расследования. Татуировка на запястье у каждого второго жителя города. Отличная история. И ведь не проверишь, потому что обычно люди действительно прикрывают это место браслетами. Не станет же он бегать по рынку и заставлять каждого показывать свои запястья.
— А еще я видела этот значок на руке того парня, который меня отравил. На руке писца Менну!
Глава 16
Отослав Тамит выяснять у близких остальных пропавших девушек, видели ли те татуировки знака Хонсу на их запястьях, Гормери наконец, остался один.
Идея принадлежала ей. А он просто не стал спорить, решив, что избавиться от нее сейчас лучше всего. Пусть развлекается. А ему выдалось время подумать в тишине и одиночестве. И чтобы его совсем уж никто не тревожил, пришел в храм Атона. Благо тот находился недалеко от пристани.
Храм представлял собой бывшее поле за первым забором храма Амона, но с другой стороны от деревни ремесленников. Поле это уложили каменной плиткой, на которую водрузили с десяток каменных алтарей. Всего десять! И те не только пустые, но и запыленные. И вокруг никого. Неслыханная наглость, как будто во всем огромном городе не нашлось ни одного человека, пожелавшего принести жертвы их единственному богу. Что не так с этими людьми?
Впрочем, благочестие горожан его сейчас занимало меньше всего. Он сел у старой колонны, которая сохранила на себе следы заблуждений прежних поколений. Солнце палило так, что кровь вскипала. Но здесь в легком теньке от короткого навеса, было немного легче дышать. Он закрыл глаза, желая погрузиться в размышления.
Итак, некоторые горожане набивают себе знак Хонсу на запястье. Если верить Тамит их много. И Гормери прекрасно понимал, что это значит — в Уадже существует тайное общество, которое поклоняется запрещенному древнему богу. Оно слишком многочисленное, чтобы оставаться незаметным. Он писец храмового кебнета и поэтому не может сделать вид, что все это его не касается. Но как ему поступить? Формально он подчиняется кебнету храма Ахетатона, и по правилам должен написать донесение своему начальству. Но если исчезновение дочки ювелира как-то связано с этой организацией…
Тут он сам себя прервал. Не иначе как Тамит на него дурно влияет. Ну с чего бы еще он делал такие выводы⁈ Где дочь ювелира из богатого района и где дочка пекаря? Не могут они состоять в одной организации. А их обоюдный интерес к знаку Хонсу объясняется чем-то другим. Может быть на площади разыгрывали интересную сценку с участием этого божества или сочинитель рассказал забавную сказку, ставшую очень популярной у девиц. Надо бы, кстати, разузнать о местных культурных событиях этого сезона. Может статься, что разгадка там и есть.
— Давно нам надо было познакомиться, господин писец.
Гормери вздрогнул и, открыв глаза, уставился на темный силуэт в палящих лучах солнца, бьющих человеку в спину. Перед ним стоял невысокий упитанный мужчина средних лет. Писец из столицы промолчал, дав возможность подошедшему представиться. И тот сразу заговорил красивым, поставленным голосом жреца, привыкшим читать долгие и сложные заклинания:
— Да будешь ты жив, здрав и невредим, уважаемый Гормери, помощник писца циновки кебнета храма Атона из Ахетатона. Перед тобой Верховный жрец храма Атона в Уадже Бекет-Атон. Мы готовили тебе прием и кров. Я ждал тебя два дня назад, и хотел уже объявить в розыск, сочтя, что ты потерялся, но потом навел справки и понял, что ты разместился…
Тут его красноречие неожиданно иссякло. Он замер на полуслове, раздумывая, как облечь в красивую форму неприглядный факт, что высокопоставленный столичный чиновник вместо того, чтобы прийти в храм, которому он служит, застрял в доме наслаждений. И судя по тому, что он не соизволил приветствовать Верховного жреца первым, тот имел все основания предположить, что он до сего момента и на улице-то не показывался, пребывая в плену чувственных наслаждений.
Гормери бросило в жар, лоб моментально покрылся испариной. Отчаянно захотелось вскочить на ноги, кланяться жрицу, оправдываться изо всех сил и возможностей. Но усилием воли он заставил себя сидеть в расслабленной позе. Невиновные не оправдываются. Еще не хватало, чтобы этот жрец и правда заподозрил его в собственных пространных предположениях. Поэтому Гормери подождал, сможет ли собеседник сам выкрутиться из щекотливого положения, в которое себя загнал. Но и хитрый жрец тоже решил подвесить паузу. Так она и висела, пока не натянулась между ними как струна. Даже вроде бы дребезжать начала от натуги. Тогда столичный гость вздохнул и проговорил:
— Мне пришлось сразу же заняться делом, ради которого я прибыл. И в ходе следствия я обнаружил… — вот тут он тоже замолк, пытаясь облечь все свои чувства в простые слова.
Жрец замер, не умея или не желая ему помочь. Наконец, Гормери решил отбросить политесы и спросил напрямую то, что его тревожило все эти два дня:
— Господин Бекет-Атон, в этом городе хоть кто-нибудь посещает храм Атона?
Жрец слегка развернулся, явив Гормери лощеную физиономию с пухлыми сытыми щеками, аккуратным носом и большими с поволокой глазами, казавшиеся еще внушительнее из-за черной подводки. В этих глазах зажглись искры, а толстые губы расплылись в широкой улыбке.
— Ну что вы, господин писец кебнета! У нас прекрасный, законопослушный городок!
Ага! Как же!
Гормери сжал кулаки, но выражение лица не изменил. Нельзя показывать противнику свое недоверие. А то, что перед ним именно противник писец уже не сомневался. Он пока не понимал, какая пропасть пролегла между ними, но чувствовал, что она велика. Настолько велика, что единственно возможным средством общения между ними является ложь.
— И зря вы не верите! — видимо жрецу несмотря на все усилия столичного гостя, удалось-таки прочесть на его лице сомнения, — Все знатные люди Уаджа собираются здесь не реже раза в десятину, на заре в свой выходной день, чтобы встретить рассвет и принести должные жертвы. А еще при храме есть школа писцов, хор активистов и женское собрание. Женщины нашего храма внушительная сила в городе. В прошлом году нам удалось запретить заплыв через реку в первый день красного разлива. Это ведь всегда было опасно, понимаете? Что вы думаете об этом?
До построения Асуанской плотины разлив Нила был ежегодным и происходил в три стадии, которые можно было разделись визуально: начало или «Голубая Река» — вода становилась красивого лазуревого оттенка, основной прилив «Красная Река» — бурные воды красного цвета из-за обилия глины несли в себе довольно опасные бревна и острые палки. Пить такую
