это вам кажется не таким позорным, как если бы она родила в отцовском доме».
Он молчал, ничего не предпринимая, и страдал, но тот грядущий день, когда б он услышал писк внучонка, совсем не казался ему мрачным. И он знал, что страдать он будет, но только до того дня.
7
Было светло и тепло, бабье лето с горечью нежило сиротство сожженных недавним зноем деревьев и трав возле дощатых, сухо пахнущих заборов. Каромцев и два работника дорожной инспекции окрисполкома, да еще сынишка Каромцева увязался за отцом, шли по набережной. На днях технической комиссией был утвержден проект нового моста через Уй, и строить решили весной, потому что комиссия настояла на дополнительном исследовании реки в весенний разлив. А изыскать место для постройки моста надо было сейчас, потому что уже нынче начиналась прокладка шоссе на Магнитную, и хотелось начать его прямо от реки, от моста…
Лошадка стояла почти у тротуара, а в телеге, свесив ноги, сидел лошадник Хемет и разговаривал со своим знакомым. Тут Каромцев поотстал от спутников и подошел к нему. Они поздоровались за руку.
— Сколько лет, сколько зим, — сказал Каромцев.
— Кому как не нам стариться, — сказал Хемет, глядя на мальчонку.
Каромцев улыбнулся. Ему было приятно, что Хемет обратил внимание на его сынишку.
— Да, — сказал он, — подлаживаясь под тон. — Мы стареем, дети растут. В школу ходит, в первый класс.
— А мне, бог даст, и до внука недолго ждать, — сказал Хемет, тоже гордясь.
Каромцев сильно удивился, рассмеялся и сказал:
— Еще один курсант вырастет. Ты, серьезно говорю, отдашь мальчонку в аэроклуб — к тому времени откроется. Так что пилотом будет внук.
Хемет, светясь лицом, взволнованно взмигивая, проговорил:
— Пусть счастливым родится. Там поглядим — куда отдать.
Они помолчали, покурили.
— Как живешь? — спросил, наконец, Каромцев. — Честно — как?
— Хорошо, — просто ответил Хемет.
— Вижу, конь у тебя другой, — сказал Каромцев. — Слышь, а скоро перемены ожидаются. Кожевенные мастерские расширяем, завод будет. Фининспектор Николаев об артели лошадников помышляет. Приходи.
— Нет, — сказал Хемет. — Кабы я моложе был.
— Рано ты себя списываешь.
— Не списываю, — ответил Хемет. — Я живу… Не хуже, чем прежде. И у меня конь…
— Как назвал-то? — спросил Каромцев. — Тоже Бегунец?
— Никак не назвал, — ответил Хемет. — Конь и все. Никак не назвал. — Он с грустью и любовью смотрел на гнедого мерина.
А Каромцев глядел и а Хемета, и он казался ему то прежним, то совсем другим. Но все-таки он решил, что Хемет прежний. Все, что в нем было доброго, старательного, честного, — все осталось при нем и сосредоточилось на любви к этой неказистой лошадке. И как бы ни повернулась теперь его жизнь, он будет потихоньку стариться со своим Конем; может быть, совсем дряхлым услышит еще рассказы о себе, молодом, ловком знатоке коней, — о нем и сейчас рассказывают много легендарного.
— Что ж, — сказал Каромцев, — говорят, мир тесен. А городок и того тесней — встретимся еще. — Он протянул ему руку, и тот пожал ее молча, крепко и, отвернувшись, сел в телегу и тронул вожжи.
Каромцев не сразу двинулся хвоей дорогой, он смотрел вслед повозке. Конь шел, помахивая жидким хвостом. И Каромцеву вспомнился такой же теплый и полный светлости день бабьего лета, и лошадь у коновязи, горделиво вздернувшая голову, и седок рядом с повозкой в горделивой, спокойной позе…
Каким бы незначительным ни казалось для других его ремесло, его труд, сам он относился к нему со всей серьезностью, потому что все его действия были освящены чувством созидания, а не разрушения. И он имел гордость и чувство собственного достоинства как человек, знающий истину, что есть вечный труд и справедливость.
Каромцев подумал, что в этом познании истины и он, может быть, сыграл какую-то полезную роль, дав ему тогда посильное дело, хотя сам он лично всегда был готов делать то, что по силам, и еще то, чего он в другое, более спокойное время не осилил бы…
8
Ведь не для забавы, не для праздного катания искал, приобретал и чинил он велосипеды и автомобиль — ему нужно было что-то большее, что определило бы его интересы, его страстность по крайней мере лет на десять вперед. Он бы, наверно, не прочь был рыскать и дальше по городочку и окрестностям в поисках еще одного или двух автомобилей. Но каждый раз перед ним вставал бы вопрос: что дальше?
Ничего не приобретший в результате своих усилий, разочарованный, он, по-прежнему, однако, жаждал необыкновенного дела, ветра времени, в котором слышался бы шум моторов.
Он был в растерянности, а родители побуждали его жениться поскорей и не позорить их перед честной семьей лошадника Хемета. Но лучше других его понял, кажется, именно лошадник Хемет. Он будто бы сказал своей жене и родителям Якуба:
— Не будем спешить. У него еще горячая голова. Ему хочется удивить чудом свет. Но когда он найдет себе дело, то каждый день будет открывать ему по крохам маленькие чуда. Он поймет, что не вспышка, не натиск решают дело. Он поймет, что ремесло требует отвержения. Но он никогда не отвернется от своего ребенка — это ведь тоже одно из чудес, он и это поймет.
Отец по-своему понял слова лошадника Хемета и сказал Якубу:
— Я могу отказаться от услуг Харуна. Если ты не научился шить шапки, то, я думаю, сможешь хотя бы продавать их.
Чтобы он заменил маклера Харуна? И продавал на базаре шапки?
— Отстаньте от меня! Отстаньте!.. — закричал он. — Отстаньте, если не хотите, чтобы я сжег ваш дом вместе с шапками и картузами!.. Отстаньте! Я пойду учиться на машиниста паровоза!
Может, и вправду он думал в ту минуту, что самый надежный автомобиль не увезет его дальше, чем паровоз? Может, это было уже решение?
Отец удивленно поглядел на него и проговорил растерянно:
— Так стало быть… ты и жениться не прочь?
— Да, да! — кричал он. — Да, тысячу раз — да! Отстаньте от меня!
Отец уже не слушал его, он побежал вон из комнаты, зовя жену и крича:
— Он согласен, он женится! Будем посылать сватов! Бог вразумил его — счастье какое!..
И вот он ехал к невесте. Вез его маклер Харун.
Возницей обычно брали кого-нибудь из родственников невесты, но у Хемета и его жены в городочке не было ни одного родственника, так что и сам Хемет, и отец Якуба решили пренебречь такой мелочью. А уж самой Айе и вовсе было безразлично, кто привезет к ней ее будущего мужа.
— Харун —
