— Макар Заболоцкий, какими судьбами в наших краях?
Радуется, блин, как ребёнок. Конечно, я ж по нему соскучился и решил поболтать. Он же мне почти что родной.
— Здорово! — улыбаюсь ещё шире.
Он протягивает руку для приветствия.
— Рубашечка у тебя отличная, где взял? — Дергаю серую ткань на его рукавах.
— Да рынок, чё.
— Клеточка такая добротная. — Хлопаю по плечам, а затем толкаю.
Да так резко и неожиданно, что зят?к падает на задницу, прямо в лужу.
— Ты чего? — пугается, зенки свои жёлтые вылупил.
— Эй. Как так-то? Плохо себя чувствуешь? — улыбаюсь проходящим мимо рабочим, затем возвращаю внимание Варькиному зятю. — На ногах совсем не стоишь. Аккуратнее надо. — Подаю ему руку, он, перепугавшись, хватается за неё.
А я снова пихаю.
— Макар, ты чё творишь? — кричит как ошпаренный.
— Это ты какого хрена удумал к моей Варваре лезть?
— Только попробуй меня ударить, Заболоцкий! Я тебе такого устрою, такого! — громко визжит, аж трясется. — Это что же делается, ребята?
Самое удивительное, что «ребята» проходят мимо, никто не кидается на помощь этому мерзкому субъекту. Это говорит о многом.
— Если я тебя ударю, ты дурачком останешься, а мне этого не нужно. Ещё раз взглянешь на Варвару выше лодыжек, и я заставлю тебя эту лужу выпить. — Указываю на грязную жижу пальцем.
Поднимаю его. Картинно отряхиваю.
— Стой ровно. — Приобнимаю за плечи, стараясь не касаться прилипшей грязи. — Ты теперь мой личный агент. Вербую я тебя, в лучших традициях русской разведки.
Зят?к дергается, не хочет, чтобы я его обнимал. Пыхтит.
— Ты теперь мне рассказывать будешь, как дела с разменом обстоят. Будешь его контролировать и жену любимую подгонять, а если я узнаю, что процесс каким-то образом тормозится, ты за это передо мной по полной строгости ответишь.
Мне становится скучно, и я решаю на этом закончить нашу душещипательную беседу. Заявив родственничку, что за ответом приду через неделю. Он что-то бурчит в спину, но мне уже неинтересно. Варя сейчас не живет с сестрой, но, если вдруг придет к ним, больше зять к ней не полезет.
Сажусь за руль. Еще один бесполезный скучный вечер. Сегодня девчонки должны быть с Варей. Пару дней назад я заезжал за ними, попытавшись в сотый раз наладить отношения. Но Варя не реагирует. Бледная тень той резвой девчонки, что ругалась со мной в лесу. Хорошо же мы с Любой впечатлили её. Варя больше не верит. Нравилось мне, когда она была радостной — своеобразный кайф. А теперь она просто избегает меня, даже в глаза не смотрит, будто противно. Мне кажется, она получила что-то вроде шока, увидев нас с Любой. Не на шутку беспокоюсь о ней.
Перед глазами снова лицо бывшей, каждую минуту я так страстно тоскую по ней.
Несколько дней спустя я просыпаюсь около полудня от яркого света и резкого скрипа колец для штор по карнизу. Жмурюсь, потирая глаза.
— С добрым утром, Макарий. Сегодня уже среда, а на работе на этой неделе ты так и не был.
— Отвали, Роман, я болею. — Накрываю голову подушкой. — Дети в саду, Валентина Павловна на процедурах. Всё под контролем.
Натягиваю одеяло повыше и зарываюсь в него носом, сразу становится тише и темнее.
Слышу шаги старшего брата по комнате, он открывает ящики, что-то ищет. Откинув подушку в сторону, он подносит к моему лбу электронный градусник.
— Тридцать шесть и девять, — присвистнув, хмурится брат, — надо бы скорую, Макарий, сами не справимся. Пусть вколют тройчатку.
Снова накрываюсь подушкой, вздыхая. Мать дала ему ключи. Теперь он пришел выкопать меня из постели.
— Иди в университет и поучай там своих паучат, Роман. Я в порядке, — мычу, зевая.
— Почему на работу не ходишь? — Прогибается край моей постели.
Кажется, злобный гоблин, в миру мой старший брат, уселся на неё.
— Устал, нет настроения, взял несколько выходных, заболел, простыл, надорвал спину на тренировке, — вздыхаю. — Выбирай любой вариант, только оставь меня в покое.
— Это хандра, брат. — Потирает ладони Роман.
Затем встает и открывает окно, впуская в квартиру свежий воздух.
— Я просто много работал в этом году и выдохся. Через пару месяцев поедем с девчонками куда-нибудь, повеселимся.
— Когда ты последний раз ел, Макар?
— Господи, ну что ты пристал? Поваляюсь и приду в себя. Просто ломота какая-то. Хрен его знает, что это.
— Меланхолия, депрессия, подавленность, удрученность, угнетенность…
Брат продолжает раздражать.
— Нет у меня никакой удрученности!
— И анабиоза с прострацией тоже. Вставай! — Отбирает он у меня одеяло, вынуждая сесть на постели. — Яичницу будем жарить.
В кровати я в спортивных штанах и майке, потому что мне лень было раздеваться перед сном, а утром опять одеваться. Какая разница? Всё равно не для кого. А дочки папу любят всяким.
— Ты же не умеешь готовить, профессор. — Растрепав и так лохматые волосы, не без усилий над собой ставлю голые ступни на пол.
Не хочу никуда идти, мне и под одеялом было нормально.
Роман заходит на кухню, деловито открывает холодильник, достает яйца, наклоняется и берет сковородку. Усмехнувшись, сворачиваю в ванную, умываю лицо. В отражении вижу свою бледную бородатую рожу, отросшая чёлка лезет в глаза. Обычно я посещаю барбершоп, где меня приводят в порядок, но и на это желания тоже нет.
Сажусь на стул и, подперев щеку рукой, наблюдаю за братом.
— Профессор с венчиком в руках. Вот уж не ожидал такое увидеть. Интересное зрелище.
— А я не думал, что увижу своего брата таким жалким. Макар, ты воняешь!
Пожимаю плечами.
— Я в гармонии с самим собой и своим телом.
Роман ищет нож, выдвигая все подряд ящики. Не собираюсь облегчать ему задачу. Какой в этом смысл? Спешить всё равно некуда.
— Сегодня день рождения у твоего друга Андрея. Он просил тебе об этом напомнить. Они ждут тебя у себя дома, уже нарезали салатов с майонезом.
— Скажи, что у меня грипп, и я жутко заразен.
Профессор оборачивается и внимательно на меня смотрит, хитро прищурившись.
— Ты никогда не вернешь Варю обратно, если превратишься в бомжеватого медведя.
— Причем здесь Варя!? — огрызаюсь, повышая голос. — Я просто устал.
— Ну-ну, — усмехается брат, ударяя по скорлупе ножом и пуская слюнявую смесь белка с желтком на тёмную чугунную поверхность.
Раскалённое масло на сковороде встречает яйцо восторженным шкворчанием.
