— Не убивай его!
Уже злясь на себя, и, зная какое решение приму, я зло посмотрел на новобранца. Вот только соплей и нюней нам не хватало для полного счастья. И, кажется, понял почему остановился перед решающим ударом
Чем-то они похожи: Сережка и детеныш саама.
Лысые, слепые, беззащитные. Тыкаются в разные стороны, показывая свою неразумность. Всегда голодные и рты огромные, открытые, требующие пищи.
— Смотри! Он мамку ищет. Он добрый! А мамка логово защищала, — шептал солдат.
— И съела капрала, — продолжил я, опуская нож. — А могла и нас съесть.
— Ну, и, что! Ну, и пусть! Зато бы зверей накормили!
— Серега! — громко окрикнул я пехотинца, будущею грозу дикарей. — Давай без истерик! Тоже мне — защитник животных! Это же кровожадный хищник! И вопрос времени в его росте.
— Он совсем маленький и мамку ищет, смотри, как ротик разевает!
Я покосился на темную щель в полметра длиной и вздохнув, потянулся к голове червя, решив погладить.
— А может папку!
— Может и папку, — легко согласился Сережка, поняв, что истребление животных иссякло. Я погладил голову саама. Теплый и сопливый. Червь ткнулся в раскрытую ладонь выпуклым лбом, и сразу чмокнул ртом, пытаясь заглотить руку по локоть. Ели успел убрать.
— Спать! — приказал я червю и пошел к ошарашенному новобранцу. Присел рядом и начал тоже дрожать: опять словил отходняк. Вместе мы наблюдали за спонтанными движениями детеныша. Червь пищал, искал папку-мамку, притих возле отрезанной чешуйчатой лапы, свернувшись калачиком. Задремал — не рискнул пойти спросить, но видя, как дракончик затих, блаженно вытянул ногу, упиваясь звуком хруста в колене. Саам приподнял голову, повернул слепые глазки в нашем направлении, и зевнув, снова лег. Начинает привыкать. Полная адаптация. Как бы мы ему папку с мамкой не заменили.
— Морячок, ты такой отчаянный. Даже погладил его.
Я покосился на говорящего, оценивая чужое восхищение — смеется или в серьез говорит. И признался, не найдя подвоха:
— У нас во флоте все такие: отчаянные. Специально отбирают.
— То-то я не прошел отбор, — вздохнул Сережка.
— Это поправимо. — Я вздохнул. — Теперь возьмут.
— Я может даже подводником стану! Я ведь плавать под водой научился, правда?
Я поморщился, вспоминая, как откачивал солдата.
— Правда. В подводники и возьмут. Посмотришь.
Сережка расцвел в улыбке, а потом он разрыдался в полный голос, напугав меня и детеныша саама. Червяк засуетился, за дрыгался, но лапу-то родителя утащил в темный угол. Не пропадет, значит.
— Серега, — замялся я, не зная, как успокоить парня, — ты ведь теперь почти моряк, а моряки не плачут. Нам нельзя. Море станет соленым! Зачем нам новый виток в эволюции? Все вымрут и появятся иная флора и фауна. А ты животных любишь: нельзя, чтобы старые виды исчезли. Куда же мы без розовых дельфинов!
— Розовых дельфинов люблю. Очень-очень люблю! Они почти говорящие, — шмыгал носом новобранец. — Что? Правда море станет соленым?
— От твоих слез? Чистая, правда.
— Прохоровича жалко, — хлюпал дальше новобранец. — Он мне, как отец был. Я своего родного и не помню.
— Погиб? — Я посуровел. Привычное дело, когда вокруг война. Попытался сжать кулак, но пальцы не сжимались.
— Нет. Я еще и не родился, а он уже ушел. Мамку бросил. — Серега примолк, погружаясь в воспоминания. — Он же потом вернется? Я его всю жизнь буду ждать. Может у него задание какое важное от титанов было. Вот и расскажет.
Я тихо ругнулся и посмотрел в темный угол. Детеныш обсасывал добычу, примеряясь, как бы по удобнее начать трапезничать папкой. Почему-то я все-таки решил, что — это папка-дракон. Этакий защитник логова и детеныша. Ведь это мы ему на голову свалились. Настоящий мужик: ответственный, мудрый и с четкими понятиями. Пример, нам всем. Я бы тоже отдал жизнь за своего сына, а вот Сережкин папка — нет. У каждого своя правда.
«Задание титана», — я покрутил головой умещая мысль — не влезла, а Серега с ней полжизни прожил.
— И, что мать? Подняла?
— Да, — гордо сказал юноша. — Вырастила меня для армии.
Я покосился на новобранца, промолчал, и стал вытирать кровь с лица, пока не застыла окончательно.
17
— А, если я его Джимом назову он будет откликаться? — спросил паренек, подбородком упираясь в колени. Я не сразу понял вопроса, так как рассматривал вырытый туннель в маяке. Хорошее себе логово червяк устроил и потрудился знатно. На месяц восстановительных работ.
— А почему не Пальмой? — буркнул я в ответ, отрываясь от размышлений.
— Это же мальчик! — возмутился новобранец. — Какая «Пальма»?
— Как ты понял? — я оживился.
— По повадкам!
— Серега, да ты знаток по саамам. Сдается мне: первый и последний. Зачем тебе его называть? Это же детеныш водного дракона. Опасный хищник. Смотри, как папкиной ногой хрумкает.
— Голодный потому что, вот и ест с аппетитом.
Страшная догадка меня парализовала. Осторожно спросил:
— Ты его домой хочешь забрать?
— А можно? — Серега с надеждой посмотрел на меня, приподнимая голову. Я закрутил шеей, отчетливо понимая, что нет там никакого воротничка.
— Нет.
— А почему? — не сдавался Сережка. Я замялся.
— Ну, во-первых, он дикий.
Новобранец насупился:
— А во-вторых?
— Да нас с ним через карантин не пропустят. Медики с ума сойдут от счастья: приволокли им зверюшку на опыты. Такой ты участи хочешь дракону?
— Не такой, — поник головой паренек, — и он не дикий.
— Конечно, не дикий, — легко согласился я. Действительно, чего тут спорить. — Ручной!
— Хочешь, докажу? — Молодой рейнджер распрямился, смотря в одну точку, где возился червячок. — Смотри. Джим! — Детеныш дракона приподнялся над ногой, слепо посмотрел в нашу сторону и недобро заворчал, скаля щель пасти. — Иди сюда, мой хороший! Иди ко мне!
На какое-то время я поверил, что червяк приползет к стене. Хорошо, что мне показалось и я расслабился, пряча нож. Однако не удержался от саркастического вопроса:
— Не
