перед Комиссией по атомной энергии после ее создания, ясно показывают, как близки мы к повторению ошибок нацистов. Комиссия в ее нынешнем составе располагает доверием большинства ученых; несомненно, что отсутствие такого доверия сильно повредило бы нашему атомному предприятию. Но американские ученые не подхалимы, и в будущем, если действия Комиссии начнут расходиться с мнением ученых, они не постесняются громко заявить об этом. Люди, бывшие блестящими руководителями в условиях военного времени, вовсе не обязательно остаются таковыми в дни мира. Генерал Гровс как глава «Манхэттенского проекта» проделал замечательную работу в то тяжелое время, когда требовались необыкновенно высокие темпы работ по колоссальному строительству в труднодоступных местах и быстрые решения всяких трудных проблем. Он оказался очень проницательным и проявил большое мужество, взявшись за руководство этим гигантским предприятием. Но, как заявил сенатор Маккеллар, генерал не является «открывателем величайших тайн, которые когда-либо были известны миру, автором величайшего открытия, научного открытия…» Совершенно несправедливо заявлять, что он задержал работу на целый год, как ложно утверждалось в некоторых кругах. Но, по-видимому, очевидно, что большие способности генерала, полезные в то время и которые еще будут полезны во многих областях деятельности, могут не соответствовать всей специфике сегодняшнего дня.
Уничтожение такого совершенно безвредного, но ценного в научном отношении устройства, как японский циклотрон, говорит о том, что у нас не всюду существует полное и всестороннее понимание проблемы.
Три уже упоминавшиеся до сих пор ошибки немцев – самодовольство, ущемление интересов чистой науки и жандармские методы управления наукой – являются основными. Мы тоже можем повторить их, если не проявим достаточной бдительности. Были у немцев и другие ошибки, но, к счастью, не такого рода, что могли бы повториться у нас, хотя мы ввезли слишком много немецких специалистов и слепо следуем их примеру. Например, среди различных групп немецких ученых отсутствовала достаточно дружественная согласованность в работе. Что же касается американской организации, то в ней нашлось бы место и для блестящего инженера, подобного фон Арденне, и для трудолюбивого новатора, подобного Дибнеру, рядом с первоклассными учеными из группы Гейзенберга. В Германии же, наоборот, разные группы презирали друг друга. Такое положение, не имеющее ничего общего со здоровым соревнованием, конечно, не способствует успеху исследовательских работ.
Другой типично немецкой чертой, вредно сказывавшейся на их работе, был необыкновенный культ отдельных ученых. Обожание, которым коллеги окружили великого физика Гейзенберга, зашло так далеко, что помешало ему самому относиться критически к собственной – работе. Как бы велик ни был Гейзенберг, урановая проблема слишком грандиозна, чтобы ее мог охватить во всей ее полноте один человек. Для успеха подобного предприятия необходимо столкновение идей и мыслей многих выдающихся специалистов. Гейзенбергу, например, никогда даже не приходила в голову мысль об использовании плутония, хотя принципиально она была высказана в секретном докладе его коллеги Хоутерманса, не принадлежавшего, однако, к избранному кругу лиц. Если бы эта идея была подхвачена, то немецкий урановый проект мог бы продвинуться значительно дальше. Немцы же своей ближайшей целью поставили разработку уранового котла на медленных нейтронах, а последующую задачу связали с ошибочной идеей взрывающегося котла.
Многие наши физики-ядерщики с трудом верят в то, что Гейзенберг не заметил того, что так очевидно им всем сегодня. Но не следует забывать, что наши ученые тоже начинали с идеи о взрывающемся котле. Нельзя отрицать, что некоторые немецкие предварительные работы, относившиеся к котлу, были выполнены блестяще, но они проводились слишком медленно и в слишком малых масштабах, чтобы иметь серьезное значение.
Наконец, следует говорить о таком щекотливом вопросе, как секретность. В этом отношении мы очень мало чему научились у немцев. По нашим понятиям, их система обеспечения секретности уранового проекта была малоэффективной. Но как бы ни была необходима строгая секретность в военное время, в мирное время она таит в себе определенные опасности. Если во имя секретности какие-то фундаментальные научные открытия приходится скрывать от остальных ученых, то результат может оказаться более опасным, чем запрещение изучения трудов Эйнштейна в Германии. Достаточно только представить себе, что бы произошло, если бы студенты учились по неправильным учебникам, так как правильные надо держать в секрете. К счастью, существующий порядок допускает публикацию всех фундаментальных научных открытий и результатов измерений, относящихся к атомной бомбе, но и здесь чрезвычайно трудно определить, где следует провести границу. Замечательно то, что в самом начале узы секретности были наложены на атомный проект не военными или правительственными инстанциями, а самими учеными. Это был тогда единственный разумный путь. Когда в научных вопросах дело доходит до секретности, то наилучшими судьями являются сами ученые. Они знают, как и когда следует сохранять секретность.
Преувеличенная секретность тормозит прогресс науки и отрицательно сказывается на подготовке молодых ученых. Война серьезно помешала обучению студентов, и в результате теперь при сильно возросших потребностях в научных кадрах мы ощущаем нехватку физиков и других ученых. Но как можем мы готовить новых ученых, если то, что им необходимо знать, держится под секретом? Как можем мы направить умы молодежи на те области, которые спрятаны от них? Некоторые крупные открытия физики были сделаны очень молодыми людьми в самом начале их научной карьеры. Отнимите этот первичный источник прогресса – в науке на целое поколение воцарится застой.
Ученые иногда гордятся отсутствием национальных барьеров в их деятельности. Имеется немало примеров того, как в течение первой мировой войны британские ученые работали над немецкими проблемами и наоборот. Во время второй мировой войны существовал регулярный обмен астрономической информацией между астрономами союзных стран и стран оси через нейтральные государства. Секретность, конечно, исключила бы международную кооперацию научных работ. И даже хуже – она может привести к делению ученых на группировки в данной стране, данной лаборатории и в данном проекте, если не будет допускаться обмен информацией.
Присущее ученым желание обсуждать свои работы нельзя объяснить стремлением к хвастовству. Стремление бескорыстно делиться научной информацией также объясняется не какими-нибудь превосходными чертами характера ученых. Истина заключается в том, что обмен научными знаниями и, следовательно, объединение их совершенно необходимы для каждого отдельного ученого и прогресса всей науки в целом.
Потребность ученых во всемирной кооперации и их стремление к этому является положительным фактором для всего мира, который так нуждается в духе сотрудничества. Только устранив барьеры всяких догм, недоверия, страха и секретности, только в условиях свободного обмена идеями и максимального распространения правды может развиваться наука, а вместе с ней и повышаться уровень нашей цивилизации.
Примечания
1
Эти строки писались автором в 1947 г. – Прим. ред.
2
Вместо слова «котел» теперь применяют термин «реактор». – Прим. ред.
