и ЦРУ и состоящей, в основном, из бывших и настоящих церэушников и аэнбэшников.
Тот, кого только что представил Тучков, сделал абсолютно индифферентное лицо и демонстративно отвернулся от любопытных генеральских взоров.
— Валерий Васильевич, я таки вами горжусь неимоверно, — перешел Тучков на пародию местечкового говора. — Как это вам удается каждый день вытаскивать их омута таких крупных рыбин?!
— Да это я глядючи на вас с Костюченковым и Барышевым Николай Палыч, — в тон ему ответил Афанасьев. — Вы вчера подали нам с Сергеем Иванычем отличный пример своевременного реагирования.
— Я надеюсь, что вы, Валерий Васильевич, отдадите мне этого субъекта для доверительной беседы с применением спецсредств? — попросил Тучков, умоляюще приложив обе руки к груди, включая и ту, что держала портфель.
— Забирайте хоть всех, кроме вон того, — указал пальцем на Греха диктатор и узурпатор.
— Ой, спасибочки! — пуще прежнего обрадовался «жандарм». — Я как знал, что и сегодня будем не без улова, поэтому не отпускал автозак. И достав из кармана коммуникатор, бросил в него кому-то на том конце, — Андреич, подгоняй машину к центральному входу и готовься к приему.
— И кроме вон той, — указал кивком головы Рудов на молодую и чрезмерно намалеванную девицу, сразу сообразив, что к правлению она не имеет никакого отношения, а круг ее обязанностей носит исключительно горизонтальный характер.
Афанасьев жестом подозвал начкара к себе:
— Вот, выделите трех человек из числа охраны, примите у товарищей омоновцев и сопроводите мужчину и женщину в приемную моего кабинета. А ребят из ОМОНа проводите в нашу столовую и накормите, как следует, у них сегодня был очень тяжелый день.
У Афанасьева был кабинет в здании Министерства Обороны, хоть он и пользовался им крайне редко, предпочитая родной, расположенный на Знаменке. Тучков упорхнул, едва не приплясывая на ходу, вслед за задержанными, а к Афанасьеву, отдуваясь, приблизился тучный Околоков. Тучным его делал старомодный бронежилет, надетый поверх генеральского мундира. Дождавшись от своего высокого начальства утвердительного кивка, омоновцы с нескрываемым удовольствием последовали за сопровождающим, выделенным им начкаром, дабы вкусить от щедрот Министерства Обороны.
— Владимир Александрович, — обратился он уже к врио министра, протягивая руку для крепкого мужского рукопожатия, — позвольте еще раз поблагодарить вас за лично вами проявленное мужество при принятии этого нелегкого решения и за высокий профессионализм ваших подчиненных.
— Да чего уж там, — смутился Околоков, принимая рукопожатие, — только вот никогда я еще не подписывал похоронки в таком количестве. Сам-то я, как вы знаете, из угрозыска. У нас — у сыщиков перестрелки редко когда случаются. А тут такое… — махнул он рукой и скривился как от боли.
— Я понимаю вас, Владимир Александрович. Сам за сорок с лишним лет все никак не привыкну. И, к сожалению, мне вас обрадовать в этом плане нечем. Год обещает быть крайне неспокойным. Да, что я вам говорю?! Сами вчера убедились. Они ведь не успокоятся.
— Думаете, надо готовиться к худшему?! — затравленным взглядом глядя на Афанасьева, спросил Околоков.
— Наихудшему, — поправил его Верховный. — Год активного Солнца. С этого года начинается глобальный передел власти над всей Землей. И как покойный президент не старался оттянуть вступление России в эту свару, по иронии судьбы, первый удар был нанесен именно по нему самому. Мы искренне надеялись, что начнется хотя бы не с нас, но, увы, как видите, наши аналитики просчитались. От всех нас, и от вас в частности, потребуется, как никогда проявить стойкость и мужество.
— Все-таки решили утвердить меня в этой должности? — как-то излишне кривовато улыбаясь, спросил Околоков.
— Я с удовольствием буду рекомендовать Высшему Военному Совету вашу кандидатуру, но… — и тут Афанасьев несколько тормознул, не зная, как бы поделикатней объяснить этому седому волку, что условием получения портфеля министра может служить только прохождение проверки на лояльность. Но сам Околоков пришел на выручку Афанасьеву, все также криво ухмыляясь, уточнив:
— Но для этого необходимо, чтобы меня основательно порастрясли костоломы Пасечника?
— Тучкова. Уже теперь Тучкова. Они сейчас вовсю занимаются самим Пасечником, — пояснил Афанасьев.
— Я почему-то, сперва, так и подумал, когда телефон Пасечника замолчал, а самого Тучкова увидел в вашем окружении вчера по видеосвязи. Значит слова «да минет меня чаша сия» произносить бесполезно? Я правильно понимаю?
Пользуясь тем, что Михайлов и Коржик стояли от них на достаточно почтительном расстоянии и тоже были заняты беседой друг с другом, все равно Афанасьев начал говорить совсем уж тихо:
— Скажу честно, процедура, мягко скажем, малоприятная, и где-то даже весьма унизительная. Я сам утром прошел через нее и у меня до сих пор остались омерзительные ощущения. Впрочем, — сделал театральную паузу Верховный, — если вы чувствуете, что ваши прежние дела тянут на «вышку» или на часть 2 статьи 105[51] или вообще не дай Бог 275-ю,[52] то конечно, лучше сразу откажитесь, но тогда, сами понимаете — в лучшем случае отставка и ожидание стука в дверь.
— Вышку, говорите? — почесал в задумчивости седой бобрик волос Околоков. — А по какому кодексу? Старому или новому? В новом-то «вышка» не предусмотрена.
— Новому-новому, самому новому, — взялся успокаивать того Афанасьев. — А позвольте полюбопытствовать, по старому кодексу за какую статью беспокойство ощущаете?
— За 88-ю, — уныло ответил главный полицейский страны.
— Валютные махинации?! — просиял Валерий Васильевич.
— Они самые, — кивнул Околоков и поежился, добавляя, — в особо крупных размерах.
— Уф-ф! Ну, вы меня, право слово, напугали! Я уж думал Бог весть что. Если ничего более серьезного не припоминаете, то вам останется только постараться вернуть все. Ну и, разумеется, опубликовать свое истинное материальное положение.
— Расстаться с материальным благополучием… — проговорил потенциальный министр, как бы размышляя вслух.
— Да. Но зато, во-первых, остаться в живых, а во-вторых, остаться в истории, а не с историей. Чуете разницу? К тому же не забывайте, что шумным арестом Греха и компании, вы сами себе отрезали все пути к отступлению. А мировое закулисье таких вольностей не прощает, — голосом змея-искусителя, почти прошипел Верховный.
— Это я понял еще там, когда мы штурмовали их офис. Так что, вы сильно ошиблись, если думаете будто меня этим можно испугать. Ладно. Можно мне подумать немного?
— Думайте, но только скорее. Послезавтра я уже должен подать на утверждение Совету список министров-силовиков. И если надумаете, то не позднее завтрашнего утра свяжитесь с Николаем Павловичем и договоритесь о прохождении проверки.
— Хорошо. Разрешите идти?
— Идите. Но мне кажется, мы с вами сработаемся, сказал Афанасьев, пожимая Околокову руку на прощанье.
Проводив взглядом, уходящего медвежистой походкой, чуть косолапящего Околокова диктатор крутанулся на месте и быстро зашагал к лифту. Подниматься всего лишь на второй этаж по лестнице было
