чем испытать блаженный вкус, а потом лишиться удовольствия. Лучше тосковать о несбывшемся мгновении, чем вспоминать реальное случившееся и знать, что это не повторится.
Со временем ее память ослабнет, потускнеет. Как люди, мы не можем вспоминать каждую деталь нашего прошлого с абсолютной ясностью. Нам нужна способность забывать. Это помогает уму принять происходящее и двигаться дальше.
Утреннее солнце поднимается над верхушками деревьев, освещая Гору Дьявола25 ярким лучом, из-за чего предыдущая ночь кажется далеким сном. Недостаток сна также размывает мысли.
По крайней мере, эту теорию я придумал, когда положил стеклянный флакон в карман. Тюбик имеет три отделения, разделенных тонкой стеклянной стенкой. В каждом отделении: хлорат калия, глицерин и вода.
Я вынимаю руку из кармана, остро ощущая присутствие пузырька, и роняю потертый мешок на землю.
Принятие — это форма поражения. Как только вы отказываетесь от стремления достичь своего величия, вы быстро начинаете увядать.
Я слышу, как распадаются мои клетки. Растворяются мембраны. Молекулы расщепляются и пожирают материю. Более сильные клетки высасывают слабые по мере их деградации.
Самоуничтожение.
Она написала в своем дневнике, что я уничтожу себя. Проницательное предсказание, учитывая, что я балансирую на грани.
Это все их воспоминания. Голоса в моей голове. Каждый неудавшийся объект, стал частью этого места, частью меня. Пока я гнался за навязчивой идеей, не было времени запоминать их лица. Они были объектами, а не людьми.
Создание лекарства спасло бы меня от них, оправдало бы их смерть. Без лекарства, всего лишь в результате неудачного эксперимента, их смерти бессмысленны.
Я зарываюсь руками в землю возле реки. Мои пальцы цепляются за отложения, богатую почву, которой не должно быть в этой среде.
Почва становится богатой благодаря содержащимся здесь питательным веществам.
Химия жизненно важна, особенно при избавлении от тел.
Со вздохом покорности я опускаю руки в холодную реку, чтобы смыть грязь. Затем откалываю большой камень от земли. Один, второй. Подбираю каждый камень с определенной целью. Размер, вес, форма.
Пресная вода струится мимо валунов, сглаживая неровности, как это неизменно происходило на протяжении многих лет, делая речные камни изношенными, гладкими. Ровными.
Таков процесс. Возьмите твердую и зазубренную вещь и надавливайте на нее до тех пор, пока она не станет однородной. Геология. Опыты за опытами. Научный метод. А если это не удается, всегда есть возможность устранения.
Уничтожь эту погрешность.
Складываю очищенные камни в поношенный мешок и перекидываю его через плечо.
Поскольку мы не примитивные животные, у всех нас есть психологические слабости. Хоть одно всепоглощающее желание, которое нас ослабевает.
Она — мое желание.
Самый яркий цветок, замысловатое крыло бабочки — ее создали для меня, чтобы заманить и ослабить. Попытки сопротивляться ее уловкам были тщетными и неэффективными.
Не прикасайся.
Ох, а я прикоснулся. Я сунул руку прямо в ее пламя. Умолял сжечь меня.
Одержимость — восьмой смертный грех… и она овладела мной одним поцелуем.
Она — отклонение от нормы. Некорректная конструкция. Но для ее личных целей все выходит просто идеально.
Уничтожь эту погрешность.
Камни стучат друг о друга позади спины, когда я поднимаюсь на холм, тропинка теперь протоптанная и знакомая. Ворота из кованого железа со скрипом открываются, нарушая тишину, шум неуместен в этом изолированном месте обитания.
Я бросаю мешок к своим ногам и вытаскиваю один из камней среднего размера. Достаю оловянные карманные часы, открываю крышку и кладу на утрамбованную землю. Тиканье отдается эхом от коры тонких сосен. Я смотрю, как секундная стрелка прыгает, прыгает, прыгает…
Разбиваю камнем стеклянный циферблат часов.
Рука дрожит, когда я смотрю на сломанные часы. Кладу камень обратно в мешок, разминаю пальцы. По моим вискам стекает пот. Птица слишком громко хлопает крыльями.
Тишина настораживает.
Мельком вспоминаю улыбающееся лицо Мэри, затем изображение загорается, тлеет, превращаясь в потрескавшийся, обугленный пепел. Все это время я хранил идеальное воспоминание о ней, которое сформировало то, кем я стал.
Монстром.
Я слышу голос Блейкли и больше не отрицаю правду. Точно так же, как Блейкли бесстыдно принимает себя такой, какая она есть, я принимаю себя таким, каким стал.
Когда захожу внутрь хижины, словно перерождаюсь. Внутри появляется совершенно новый синтез. Моя цель еще никогда не была так верна.
Я целитель.
И цель моей жизни не может пострадать от одного недуга — одного отклонения в конструкции.
Она — моя болезнь… и от нее нет лекарства.
Ликвидация.
Громкий стук мешка о деревянный пол пугает Блейкли, и она поднимает глаза, чтобы найти меня в единственном источнике света под голой лампочкой. Она погружена в темноту комнаты, но я все еще могу различить ее силуэт.
Тысяча тикающих стрелок, тысяча стеклянных граней отражают ее прекрасное лицо.
Я опустошаю мешок с камнями.
— Алекс, во что бы ты ни верил…
— Дело не в этом, — я наклоняюсь и выбираю камень из кучи. Переворачиваю, осматривая гладкую поверхность, изъяны. Я выбрал этот камень для нее. Откладываю его в сторону. Еще не время.
— Ты была права, Блейкли, — говорю я. — У каждого начала есть конец, и мы достигли своего.
Я роюсь в камнях и выбираю тот, что побольше, затем иду к стене. Бросаю камень в часы с подсветкой в центре. Стекло трескается, часы падают на пол, циферблат разлетается на осколки.
— Вилли Стерджис. Объект номер один. Десять тридцать две, — оглядываюсь на Блейкли. — Время его смерти. Время, когда я убил его.
Она подтянула к груди, наблюдает за мной с расширенными глазами. Почти убедительно показывает беспомощность, но я знаю лучше. Она искусительница, которая перегрызет мне горло. Она сама мне это пообещала.
Я выбираю другой камень и бросаю его в стену, ударяя по часам справа.
— Томас Сандерс. Объект номер два. Я оборвал его жизнь в четыре двадцать семь.
В жестокой постановке я продолжаю уничтожать часы. Один за другим разбиваю циферблаты, которые висели в подвешенном состоянии с момента зачатия моего проекта. На меня смотрят часы Мэри, с застывшими стрелками, показывающие момент, когда я получил сообщение о ее гибели.
Я искренне верил, что мстил за нее — что именно любовь к близняшке подтолкнула меня к таким крайним мерам. Теперь понимаю, что отрицал то, кем она была, отказывался принимать ее сущность.
— В конце концов, мы стали отражением друг друга, не так ли? — говорю я вслух, смеясь над абсурдностью. Мы с сестрой монстры-близнецы. Почему Грейсон не пришел за мной?
Потому что раньше я был не таким.
Мои пальцы обхватывают камень, сжимая до боли. Я бросаю его в часы и разбиваю стекло, наблюдая, как маятник падает на
