меня и это было странно, ведь мы давно решили остаться друзьями. Рома так решил.
— Меня сейчас стошнит, — раздался за спиной брезгливый голос Максимова. — Мы едем?
Рыжик шепнул мне на ушко: “Я всегда буду рядом”, и, оставив легкий поцелуй на моей макушке, с мученическим видом отпустил.
“Братец” без спроса схватил меня за руку и засеменил в сторону своей машины. У меня не оставалось другого выбора, кроме как следовать за ним. Мне очень хотелось оглянуться на друга, потому что я ощущала на себе его тяжелый взгляд, только легче от этого не стало бы ни мне, ни ему.
Я снова ехала на переднем сидении в машине Паши. Играла очередная заводная мелодия, которой мы, не сговариваясь, стали одновременно тихо подпевать. Однако, Макс покосился на меня и замолчал. Мне резко тоже петь расхотелось. Возникла неловкая пауза, но все же каждый из нас периодически что-то мурлыкал себе под нос. Несмотря на эту его отстраненность, мне показалось, словно бы я вернулась в то самое утро, когда мы после пробежки беззаботно ехали в гимназию.
Невольно улыбнулась, вдруг осознав, что как бы я ни убеждала себя в лютой ненависти к Максу, мне его остро не хватало. Все же, была между нами некая, непонятная мне связь, невидимая глазу нить, которая никак не желала разрываться.
Мы приехали в тот ТЦ, до которого с Ромой так ни разу и не добрались, по причине его удаленности от гимназии. Глупо было тратить много времени на дорогу, чтобы провести вместе едва ли несколько часов.
Макс подхватил из машины вместительную, но не слишком большую коробку (словно из-под обуви вроде кроссовок).
— Идем, — негромко, но словно отдавая приказ, произнес парень, возвращая себе маску безразличия с легким презрением к моей персоне.
Просторные холлы, гардероб, в котором мы без промедления сбросили верхнюю одежду, лифт, пятый этаж, печатный центр “Карандаш”… Я все еще не понимала, зачем мы здесь.
— Добрый день, — привлекая к себе внимание, поздоровался Максимов, входя в помещение. На меня “братец” даже не оглядывался, уверенный в том, что я следовала за ним.
— Здравствуйте, — тут же подоспела к нам молодая женщина с надписью на бейджике “Ольга”. — Чем могу вам помочь?
— Я заказывал макет под часы, для последующей фотопечати.
— Павел, правильно? — уточнила Ольга.
Они недолго что-то обсуждали, на чем заострять внимание не хотелось. Затем нам предложили разместиться возле стойки и попросили подождать, пока принесут заготовку заказа.
Вскоре на столешнице материализовалось полотно, длиной метра полтора и шириной около метра, с отверстием под стандартные круглые настенные часы посередине.
— Вот булавки, как будете готовы — зовите, оформим заказ, — произнесла женщина и исчезла.
Максимов, больше не теряя времени, подвинул заготовку в сторону и поставил перед моим носом коробку.
— Теперь твой выход, Марго, — чуть севшим голосом и плохо скрываемой в нем тоской, пробормотал Макс.
Я подняла взгляд на Пашу и едва не утонула в таких бездонных, цвета речного перламутра, грустных глазах. Кончики пальцев закололо от неукротимого желания обнять парня, чтобы разделить с ним его боль, и, пока я не последовала за глупым импульсом, спешно перевела взор на коробку, и, буквально, вздернула крышку вверх.
Теперь тяжело дышать стало мне. Фотографии. Целое множество, часть из которых еще черно — белые. А когда глаза зацепились за цветной снимок из детства — три “маленьких чумазеньких чертенка”, казалось, грудь сдавило стальными тисками и я умру.
Костя, Макс и я… Фото, сделанное в День Рождения Костика, в парке. Мы были взъерошенные, после очередного аттракциона, чумазые, потому что ели каждый свою сладкую вату. Нас сфотографировала мама, пока дядя Стас корчил рожи, чтобы рассмешить.
Непрошенные слезы непроизвольно начали срываться с ресниц, слетая одна за другой на снимок из какой-то другой жизни.
— Можешь оставить его себе, — дрогнувшим голосом бросил Макс.
— Откуда все это? — всхлипнула, не веря своим глазам. Я ведь думала, что ничего не осталось.
Парень только многозначительно хмыкнул. Я же продолжила перебирать фотографии, как оказалось, двух семей. Здесь была и моя бабушка, и дядя Стас, и даже снимок собаки.
— А что стало с Белочкой? — глотая слезы, снова взглянула на Пашу.
Она ведь была ещё молодой, и…
— Она под машину кинулась, когда отца не стало, — глухо отозвался Максимов.
Я, все же, не выдержала и бросилась в объятия парня, рыдая навзрыд. Это было нужно в первую очередь мне, потому что я вдруг осознала, что сегодня мне выпал тот самый шанс, наконец, проститься с прошлым.
— Мне так жаль, — шептала, утыкаясь мокрым лицом в рубашку блондина. — Мне так жаль.
Никаких других мыслей в голове не было, потому что единственное, о чем стоило сожалеть — это упущенное время для принятия, прощения и прощания.
Стало еще хуже, когда мне на спину легли сильные ладони и начали поглаживать, успокаивая. Мою кожу пекло в местах чужих касаний, а тело предательски отзывалось на них, несмотря на весь кавардак, творившийся в душе, и ноющее сердце в груди.
— Согласен, — тихо отозвался Максимов. — Тогда все было легко, все казалось возможным.
— Разве существует что-то, что невозможно, пока ты жив? — промямлила, глотая слезы.
Эту фразу любил повторять светловолосый мальчишка, когда успокаивал меня после очередной неудачи.
“Ну что ты пригорюнилась, прищепка?!” — задорно приговаривал Макс. — “Подумаешь, неудача. Это ведь не конец света! Пока ты жива, нет ничего невозможного, помни об этом!”
— Увы, — грустно усмехнулся Паша. — Как выяснилось — существует.
— И что это? — спросила, осознавая, что хожу по грани, словно, мне не следовало этого знать. Я даже мысленно умоляла блондина не отвечать, только он не услышал этого.
— Я никогда не смогу быть с любимой, — утыкаясь носом в мою макушку, чуть слышно пробормотал парень, крепче обнимая меня, словно, я могла как-то изменить это.
А я… Мне вдруг стало еще больнее. Хотя, чуточку яснее. Теперь, словно белый день, было понятно, почему Максимов нацепил на себя роль мерзавца, пусть это и не оправдывало его поступков.
Близкого мне, практически родного, человека пожирали изнутри горесть и мука. Чудовищно жить с таким грузом, наверное. Буквально на граммулечку я даже пожалела Натали, которую просто использовали.
— А она… жива? — с трудом выдавила из себя вопрос.
Паша вздрогнул.
— Лучше бы она умерла, — прошептал парень. — Тогда, я смог бы любить память о ней.
Я не знала, сколько мы простояли вот так, в объятиях друг друга, в тщетных попытках разделить боль на двоих. Только это оказалось невозможным.
— Давай за дело, Рита, время не резиновое, — отстраняясь, привычно сухим голосом пробормотал Макс.
Я
