в прекрасного лебедя, и они повсюду ходили вместе. Герцогиня Клевская изнывала от зависти, но ничего поделать не могла, разве что собирать слухи и сплетни о королевской семье.
Тем временем принцы росли и все чаще случайно, во время охоты, вытаптывали поля, пожалованные ученым богословам за клевету на их матушку. Элиас в этих проделках не участвовал, они с братцем-лебедем бродили по окрестностям, вместе спали, вместе ели, Элиас учился владеть мечом, лебедь – летать высоко и сражаться с хищными птицами. Случалось лебедю шипеть, как змея, отгоняя от спящего Элиаса злых людей или злых зверей. Случалось и Элиасу с мечом в руке отбивать своего лебедя от чужих птиц и собак. Так, в возрасте семи лет он победил сразу пятерых гусей, а гуси эти были едва ли не с него самого ростом.
Свою золотую цепь с королевскими знаками Элиас носил на шее, а порванную цепь младшего братца обматывал вокруг руки.
Пятнадцать лет прошли как сон, потом еще пять лет, вот все принцы и выросли. Их сестра вышла замуж и покинула королевство. Двое братьев отправились странствовать, один уехал в Святую Землю, старший по-прежнему учился королевским искусствам, только Элиас и лебедь оставались как будто сами по себе, и их мать вздыхала:
– Будьте осторожны, детки, не попадитесь герцогине Клевской.
3
Дальше вот как рассказывают в Брабанте.
Юная герцогиня Брабантская осталась сиротой; мать ее, овдовев, ушла в монастырь и не хотела больше иметь никаких дел с земной жизнью, а все дела правления оставила на шестнадцатилетнюю дочь Беатрису. Герцогиня же понятия не имела, как ей управлять такой большой землей и как сладить с баронами, которые приходили к ней, трясли бородами, требовали того и этого, возмущались непонятно чем и очень ее донимали. Поэтому она краснела, убегала и в растерянности плакала, запершись в своей девичьей спальне. Никто не в силах был ее утешить. Кто приходил с добрыми советами или ласковым словом, в того летели подсвечники, обувь, браслеты – все, что под руку попадется.
Однако нужно же было что-то предпринять, и как можно быстрее. Брабант лежал как платок: любой, кто пожелает, мог наклониться и поднять его.
Решение, конечно же, тут могло быть только одно: срочно выдать герцогиню Брабантскую замуж. За кого? Ясное же дело – за человека достойного: знатного рода, сильного, такого, чтобы не боялся пролить кровь, и лучше чужую, чем свою.
Нашлось несколько подходящих баронов, но герцогиня противилась браку с ними изо всех сил. Все они оскорбляли своим грубым видом ее девичью невинность, все были немытые, какие-то плохо причесанные, стихов не знали, общество собак и лошадей было для них предпочтительным.
Наконец решено было уломать Беатрису, пустив в ход самый низкий обман: один из претендентов объявил, что герцогиня давно обещала ему руку и сердце, что сговор был еще при покойном герцоге, что есть тому живые свидетели и что лгать и опровергать все это – нехорошо и карается смертью, как и всякое клятвопреступление.
Герцогиня бледнела все больше и больше: этот претендент не нравился больше всех, он оказался самым грубым и самым безобразным. У него росла рыжая борода, глаза у него были треугольные, зеленого цвета, нос торчал, подбородок выступал, брови нависали кустами. Плечи и руки у него были огромные, ноги – кривые и мощные, и если бы он как следует напряг мышцы груди, то, наверное, порвал бы кожаные ремешки своего доспеха.
Вот это-то грохочущее чудище и объявило, что нежная герцогиня станет его женой.
Да никогда! Ни за что! Лучше умереть! Так объявила Беатриса, заливаясь слезами.
– Зачем же умирать? – ревело чудище. – Зачем умирать, моя крошка? Жить будем, жить! Деток нарожаем! Герцогство расширим, завоюем кого-нибудь! Кому не понравится – тем головы долой. Эх, хорошая нас ждет с тобой жизнь, красавица!
Герцогиня от таких слов падала в обморок, но чудище набирало в рот воды и брызгало ей в лицо, после чего продолжало свои веселые речи. От ужаса и отвращения Беатриса делалась больной.
Но выхода не находилось. Живые свидетели действительно нашлись, смело предстали перед герцогским судом и во всеуслышание утверждали, что Беатриса действительно обещала руку и сердце этому ужасному барону.
Наконец прибыли и ученые богословы и сообщили, что за клятвопреступление женщина подлежит сожжению на костре. Это очистит ее тело и душу и отправит прямиком в объятия Господа, которому она расскажет все остальное, в чем еще согрешила. Но самый большой ее грех будет уже искуплен смертью на костре.
Выбор у герцогини стал как между веревкой и удавкой: что на костер идти в объятия к Господу, что на брачное ложе в объятия к чудовищу. Пожалуй, к Господу было даже предпочтительнее, и Беатриса начала склоняться к этому решению.
Народ, правда, считал, что это уж чересчур: если герцогини не станет, что будет с герцогством-то? Не лежит ли сейчас Брабант как платок на земле перед первым встречным? Но ученые богословы всех успокоили: у герцогини, мол, есть вполне достойный дядя, нужно только вызвать его из Бреды, где он живет то ли каноником, то ли главным лесничим герцога Нассау и только и ждет случая поднять с земли вышеозначенный платок…
Так что и у народа выбор стал невелик: то ли чудовище над собой признать, то ли неведомого дядюшку из Бреды.
Тут герцогиня собралась с остатками сил и объявила Божий суд. Пусть все решится в поединке.
Несколько рыцарей, прибывших издалека, первоначально хотели заступиться за герцогиню и выйти на бой вместо нее, но как увидели чудовище – так сразу переменили мнение и быстро покинули Брабант. Герцогиня уж решила было сама вооружиться и попробовать погибнуть в сражении. Для этого она надела белую рубаху, распустила волосы и сняла с себя все украшения, кроме колечка на мизинце. В таком вот виде выступила она перед всем Брабантом. Чудовище смотрело на нее, опираясь на свой огромный меч, и дерзко хохотало.
Тут шум поднялся в задних рядах зрителей. По мере того, как нечто приближалось, шум становился все громче, и наконец все увидели, что по реке плывет ладья. В ладье лежит прекрасный юный рыцарь в полном вооружении, а влечет ладью огромный белый лебедь.
Рыцарь, как казалось, спал, но на самом деле он просто смотрел на облака, проплывающие у него над головой, и думал о подводных растениях и рыбах, что проплывали у него под спиной. Удивительно было вот так лежать между двумя плывущими синими лентами, которые как бы протянулись
