время я потратил на личные дела и заботы. Имею я право на выходной день? Первый за пару последних месяцев…
— Имеешь, имеешь, но ты бы хоть предупреждал, — сказал Михаил и примирительно добавил: — Я ж волнуюсь.
— Не думал, что всё так, — буркнул Вячеслав, легонько тронув истерзанную щеку, — затянется.
— Женщины существа загадочные и не всегда предсказуемые, — поддакнул Михаил.
Вячеслав кивнул и сделал очередной глоток.
— Про Веленских-то что? — устав ждать, прямо спросил Михаил.
— Сёстры Веленские к кошачьим смертям отношения не имеют.
— Ожидаемо. Но что там за капли крови были?
Вячеслав скривился и нехотя проговорил:
— Да дурость бабья, не больше… Забудь.
— Ну уж нет! Такое не забывается! Рассказывай давай! Что там тебе твоя зазноба поведала?
Вячеслав уставился на носки собственных туфель и, кривясь, начал рассказ, роняя рубленые фразы и тщательно подбирая слова.
История и правда была нелепая, неказистая и с кошкодавом никак не связанная. Во всяком случае, Михаил такой связи не заметил. Началась она довольно давно, с четверть века назад. Турчилин — бравый генерал в отставке, тогда был не менее бравым действующим то ли генерал-майором, то ли полковником. В имении своём бывал наездами. Делами не занимался, отдыхал, иной раз восстанавливался после ранений, кружил дамам головы и вновь уезжал.
В один из таких приездов сошёлся он накоротке со старшей из сестёр Веленских. На почве чего они сблизились, кто их знает. Людмиле Егоровне ещё и двадцати не было, и звал он её не иначе как Любушкой. Сам Турчилин к полувековому рубежу уверенно шагал. Может, одиночество их свело. У Веленских родители погибли, а Турчилин незадолго до этого в первый раз овдовел. Насколько близкие отношения у них тогда сложились — знакомая Вячеслава не знала, может, комплиментами, букетами да разговорами дело ограничилось, а может, до чего большего они дошли — тайна сие, покрытая мраком, но то, что встречи эти романтический окрас имели — это точно.
Отпуск у военных короток. Турчилин умчался из имения через пару недель, на память подарил Людмиле Егоровне серебряный кулон, недорогой, но весьма затейливый. Ничего на прощание Веленской не обещал, с неё ничего не спрашивал, писем ей не писал.
А она ждала.
В следующий раз Турчилин возник на жизненном пути старшей Веленской лет эдак через семь, побряцывающий ещё большим количеством орденов и медалей и ужом вокруг своей второй жены вьющийся.
Людмила Егоровна тогда едва руки на себя от горя не наложила, ради сестры одумалась. С Турчилиным вела себя холодно, тот этому особого значения не придавал, и было такое ощущение, что о прошлых встречах ничего и не помнил. Веленская тоже забыть пыталась. И встречи, и Турчилина. Кулон подаренный не выбросила, но на дно шкатулки спрятала. Надела его потом лишь единожды, когда Турчилин второй раз вдовцом стал. Но генерал кулона не заметил и не оценил. Он тогда вообще мало что замечал, кроме Анны Григорьевны, за которой ухаживал в то время и которая вскорости его третьей супругой и стала. Людмила Егоровна осерчала, подарок бывшего возлюбленного совсем уж куда-то далеко засунула.
А несколько недель назад младшая из Веленских на кулон случайно наткнулась. Что-то сама вспомнила, что-то у сестры выпытала. И решила справедливость восстановить — счастье старшей устроить. Бабку какую-то нашла, та ей слова заветные шепнула, день рассчитала. В общем, выходило, что будут Людмила Егоровна и Николай Дементьевич жить долго и счастливо, ежели в определённое время, а оно аккурат на бал у Невенской пришлось, старшая Веленская в питьё Турчилину пару капель крови своей капнет да слова прошепчет.
— Вот и пытались эти… барышни весь вечер генералу в бокал крови накапать, — со вздохом закончил Вячеслав.
— И как, накапали? — со смешком поинтересовался Михаил.
— А как же, — с тяжким вздохом сказал Вячеслав. — Трижды палец Людмиле Егоровне кололи. Накапали, конечно. Только не в бокал генералу, а в чашу с пуншем. Генерал к ней частенько подходил. Освежиться.
Михаил поперхнулся вином, которое неосторожно решил допить как раз в этот момент. Он судорожно пытался вспомнить, пил он пунш у Невинской или нет. А если пил, то до того, как туда кровь добавили, или после?
Вячеслав понаблюдал за ним несколько мгновений, потом кряхтя поднялся и от души постучал пострадавшего по спине.
— Не переживай, — попытался успокоить он приятеля. — Приворот всё равно недействующий, в нём ни капли силы нет. Я тебе точно говорю. Ты же знаешь, я такие вещи за версту чую. Бабка мошенницей оказалась. Про неё бы, по совести, Андрею Дмитриевичу рассказать, чтоб прижал. Но тут видишь какое дело, прижмёт он её за обман, посадит, может, даже. А на её место другая придёт, которая взаправду приворотами промышляет… И тогда ловить и сажать придётся треть женского населения уезда. За незаконное и несанкционированное применение. А так… ну пошепчут чего-то. Кто поделикатнее — кровь из пальца в вино капнет, кто попроще — в кружку с брагой плюнет… Не сработает — придут разбираться, бабка им объяснит, что не в ту минуту плевали или не в то вино капали. На том и закончится… Так что ты уж молчи. Я с бабкой сам поговорю. Потом.
Михаил отдышался, поставил пустой бокал на столик и с укоризной на Вячеслава посмотрел.
— Ну ты нашёл момент, когда сказать… Чуть друга не уморил.
— Так ты ж сам просил. Мог бы и аккуратнее вино хлебать…
Михаил почесал бровь и удивлённо воскликнул:
— Но женский ум — это что-то! Подсудное дело затеяли и на балу о том трещали, да и дома, видать, даже голосу приглушить не додумались, раз твоя зазноба всю эту историю расслышать могла, — он хлопнул себя по колену и, смеясь, добавил: — Даже слова приворота секретные и заветные тебе повторила.
Вячеслав, наоборот, посерьёзнел, посмурнел и со вздохом вновь к бокалу приложился.
— Она хоть симпатичная? То, что темпераментная, и без того вижу! — продолжал веселиться Михаил, поглядывая на царапины. — Но ты молодец! Сколько мы тут? А ты уж и обжился. Или тебя обжили? А? И шанса увильнуть не оставили! В этой глуши с новыми лицами вовсе худо. А тут ты! Принц заграничный в изгнании! Не меньше! О! Ты вспомни, она тебя ничем не поила? А то, может, ты давно приворожённый?! И оженят тебя вскорости!..
— А я, может, и без приворота ожениться не против! —
