не по-детски, — говорит Тоха, нервно играясь со своим фонариком.
Для надежности он был направлен в потолок, чтобы его яркий свет не привлекал к нам изголодавшихся крыс.
— Знаешь, из-за чего лютует?
Спрашивать об этом надо осторожно, словно вопрос задан так, невзначай, и ответ на него меня вовсе не интересует.
— Я слышал, что во время той неразберихи, — так Тоха описывает нашу революцию, — в его кабинете кто-то хозяйничал.
— Да что ты…
— Представляешь?
О моем тайном задании Тоха не знал. Ну… я надеюсь, что он не знал и до сих пор не знает. Потому что это из-за меня Князь лютует, и это я тот самый воришка, хозяйничавший в его кабинете.
— А кто это был ты не в курсе? — спрашиваю я у Тохи.
И он пожимает плечами.
— Никто не знает. Или же Князь об этом не распространяется.
— А что-то забрали?
— Ну… об этом тоже ни слова, — говорит он, почесав затылок. — Но ясен пень, что у него жетоны свистнули.
— Думаешь?
— А что еще? К слову… — Тоха прокашливается, прочищая горло. — Как бы тебе сказать?..
Догадываюсь, что разговор коснется Вики, но вида не подаю. А в глубине души боюсь, что сейчас он скажет: «Я тут за тобой, ты уж извини».
— Вика мертва, — наконец произносит он.
И будто виня себя в чем-то, извиняется.
Не уверен в том, как правильно реагировать на неожиданную новость, которую я и так уже знал. Удивиться? Признаться, что знаю об ее смерти? Актер из меня никудышный, а если признаюсь, то придется объясняться, откуда я это знаю.
— Как ты тут оказался? — спрашиваю я в итоге.
Не хочу говорить о Вике.
— Эм… я ушел.
— Ушел?
— Да, из лагеря. Сбежал под шумок. Многие разбежались, когда увидели, что у Князя крыша начала скатываться.
— Скатываться?
— Да.
— То есть до конца она еще не поехала?
Тоха хмыкает, оценивая шутку. Но шутка не смешная, мы оба это понимаем.
Он рассказывает о сбежавших, о том, как многие решили, что за пределами лагеря безопаснее, чем внутри его стен, где вооруженные автоматами и пистолетами люди слетают с катушек от осознания собственного превосходства. От власти, которое дает им оружие.
— Я считаю, — говорит Тоха, — что тот, кто стыбзил у Князя жетоны, поступил необдуманно и глупо.
— Почему?
— Потому что никто из нас не знает, что делать, когда соберешь выкуп на свою свободу. А раз так, то все эти жетоны — куча бесполезного хлама.
Это так.
— При нас, если хорошо подумать, вообще никому не удалось собрать нужное количество жетонов.
Это тоже правда.
— Не может же Князь быть единственным, кто знает, как отсюда выбраться, — предполагаю я.
Хотя, если флэшка, которую я забрал, была в единственном экземпляре и, потеряв ее, Князь так бесится, то мое предположение вполне может оказаться ошибочным.
— Я уверен, что есть те, кто знает, — говорит Тоха, понизив голос. — И нам нужно их найти.
— Нам?..
— Конечно нам!.. — его голос звучит несколько обиженно. И даже возмущенно. — Или ты дальше решил играть соло?
— Мы не музыканты, — говорю я, но понимаю, что в одиночку мне будет сложно.
Я не знаю, что делать с флэшкой. Как просить за нее свободу? Моей задачей было ее выкрасть, пока Пастух и остальные «шумели» в лагере. После я должен был отдать ее Пастуху, а дальше он должен был привести нас на поверхность. План трещал по швам с самого начала, но устав от борьбы за жизнь… устав от жизни в лагере… мы все на него согласились.
И что теперь?
Я почти уверен, что Вика не доложила обо мне Князю, ведь она предлагала мне бросить эту затею, говорила, что закроет на нее глаза. Но если Князь, найдя ее труп в своем кабинете, и пересчитав тех, кто остался в лагере, составил список, кого нужно найти…. на кого пало его подозрение. И если такой список уже существует, то я в него попал. Если сунусь в лагерь и меня не пристрелят в первую же минуту — так, веселья ради — то есть мизерный шанс выбить себе встречу с Князем. Но что я ему скажу?
«Эй, у меня тут твоя вещица. Тебе она вроде как нужна. Давай обмен?»
Князь не согласится на мои условия. И если меня не пристрелят в ту же секунду, как я озвучу свой «баш на баш», меня будут пытать. Такой план тоже не годится.
— Костя?..
— М-м?..
— Ты о чем задумался?
— Да так, думаю, как выбираться будем.
Кажется, мои слова его успокоили.
Неужели Тоха решил, что я выгоню его, и действительно буду пытаться спастись один?
— Вместе сюда попали, вместе отсюда и уйдем, верно? — спрашивает он, напоминая мне произнесенные мной же слова.
Верно, вместе мы сможем отсюда сбежать.
Главное держаться друг друга.
Воспоминание четырнадцатое — Помощник
Я стреляю в воздух, и плевать, что меня могут услышать.
Гнев разжигает в груди пламя, которому некуда деться из моего тела, и я кричу:
— Ты трус!.. Слышишь меня?!
Мой голос эхом разносится по пустынным утренним улицам.
— Только попадись мне и я!.. Я убью тебя!..
Обида застилает глаза, и я вновь спускаю курок.
Плевать, что потом будет трудно добыть патроны!
Плевать, если все живое и неживое со всей округи сейчас сбежится на мою истерику!
Плевать!..
Меня обокрали!.. Тоха!.. Этот!.. Тварь! Мои жетоны!.. Все до единого!..
— Убью!.. Только попадись мне на глаза!..
Бегая по городу в поисках этого предателя, я забываю об осторожности, адреналин барабанит в ушах. Сколько месяцев было потрачено на то, что бы собрать четырнадцать жетонов! Семь моих, семь — его. Все поровну. Все честно.
«Вместе пришли, вместе уйдем».
— Урод!..
Экраны вновь подтраивает, они мерцают, сменяя цветовую гамму с серой на болотно-зеленую, а после на кислотную. К этому виду я уже привыкший, поэтому не спешу куда-то прятаться. Хотя… куда здесь спрячешься? В дома? В них могут затаиться «горожане».
Чувство, что за мной наблюдают, неприятно щекочет затылок.
Может, это Тоха?
— Я знаю, что ты меня слышишь! — Мой крик точно слышен везде. — Найди в себе храбрость признать, что ты трус и вернуться!
Мои жетоны… Мои семь жетонов. Что мне делать?..
Страх крутит желудок.
Мне больше не насобирать столько.
Останавливаюсь, силы в ногах больше нет.
В какой момент что-то пошло не так? Когда Тоха задумал обокрасть меня и кинуть? Как я этого не заметил?
Прокручиваю в голове последние месяцы жизни за пределами лагеря. Выживать в городе тяжело, запасы, которые Пастух приготовил для
