Анна Муссен
Клоака. Станция плененных
Часть пятая
Тюрьма. Первая камера — Братья
— Ты, наверное, думаешь, что мне нравится это делать, — произносит Князь, щелкая пальцами.
На мое лицо накидывают тряпку. Я не могу пошевелиться. Руки заломлены за спину. Мышцы в них давно онемели от такого неестественного положения конечностей. При каждой моей попытке — скорее все же инстинктивной, чем логически обдуманной — пошевелиться, тело пронзает короткая вспышка боли.
— Но ты ошибаешься. Я не садист.
Я ощущаю, как на мое лицо начинают лить холодную жидкость.
На связанных жесткой веревкой запястьях кожа сдернута, и из ссадин сочится кровь. Из-за чертовых инстинктов я пытаюсь вдохнуть воздуха, наполнив легкие кислородом, но вместо этого в горло попадает вода, и я начинаю захлебываться.
Где-то со стороны звучит очередной щелчок. Тряпка была убрана с моего лица, и я жадно, как попавшая на сушу рыбешка, начинаю открывать рот, борясь с раздирающим легкие кашлем.
— Костя, Костя, — покачивая головой, произносит мое имя Князь, удобнее располагаясь в своем кресле.
Он опирается руками о колени и наклоняется ко мне, чтобы что-то прошептать.
— Одно твое слово и все закончится.
— Одно…слово?.. — хрипя, произношу я, встретившись с ним взглядом. — Как насчет двух?
На секунду лицо Князя становится беспристрастным. Словно кто-то отключает ему все эмоции. А потом он снова щелкает пальцами и моя водная процедура повторяется.
— Такими темпами ты от него ничего не добьешься.
Дмитрий, стоявший все это время позади меня и молча наблюдавший за тем, что происходило в кабинете Князя, наконец-то подает признаки жизни.
— В моменты, когда грубая физическая сила не действует, есть другой способ воздействия на человека, — говорит он.
Его намек мне понятен, и сердце в груди начинает колотиться от злости.
Он знает, как меня разговорить.
И я знаю, как меня разговорить.
Об этом знает и Князь, но он все-таки садист и идет по трудному, но доставляющему его больному сознанию удовольствие пути.
— Хех… Серьезно?.. — усмехаясь, спрашиваю я.
Разбитая губа начинает пульсировать от прилившей к ней крови.
— Хоть пальцем тронешь моего брата, порежешь его или убьешь…
Я сглатываю появившуюся во рту горечь.
— И недолго тебе останется сидеть в этой канаве.
Князь кривит губы, хотя мы оба знаем, что я обращаюсь не к нему.
— Ты так уверен в своем хладнокровии? — спрашивает у меня Дмитрий.
— Я так уверен в своем нежелании помогать вам за просто так.
В этот момент я слышу, как за моей спиной скрипит дверь. Я пытаюсь обернуться, чтобы увидеть того, кто пришел, но двое душегубов, проводивших надо мной свою «несадистскую» экзекуцию не дают мне этого сделать.
По полу тут же тянет сквозняк. Я чувствую запах сырой земли. Пороха. И крови.
— Нашел их? — спрашивает Князь у пришедшего человека, встав с кресла. — Или нет?
— И то, и другое.
Это был Вано.
Его мерзкий голос я бы узнал и через десятки лет проведенных в канализационных трубах.
— Двоих привели обратно.
Двоих.
— А еще двоих?
Князь проходит мимо меня. Теперь я могу только слышать чужой разговор.
— Двоих упустили у стены, — нехотя признается Вано, сразу же собираясь оправдаться. — Но я не виноват!.. Это все!..
— Закрой рот, — глухо прерывает его монолог Дмитрий. — Кого привел?
— Сергея с Машей.
Значит те двое, что выбрались… Нина.
Я испытываю некое облегчение. Ей все же удалось сбежать из этого места.
— Сергея мы подстрелили…
Это Вано добавляет только потому, что после все равно пришлось бы об этом докладывать.
— Ранение серьезное?
— Не особо. Наверное… Надо найти Семена.
— Вы его до сих пор не нашли? — спрашивает Дмитрий, не скрывая своего раздражения. — Какого черта вы все это время делали?
Вано хочет сказать, что пытался вернуть беглецов обратно в лагерь, но с этим заданием он провалился. Наполовину. А возможно и на четверть.
— Лучше ничего мне не говори, — добавляет Дмитрий. — Эй, вы двое, отведите его в тюрьму.
К моему удивлению никаких действий со стороны душегубов после его слов не последовало.
— Да н его, а этого, идиоты.
Меня тут же рывком подымают на ноги, только вот стоять самостоятельно я не могу. От первых побоев, когда меня только поймали, морально я уже отошел, но вот мое тело так быстро восстановиться, к сожалению, не может. Зато, опять же к сожалению, боль, которую оно испытывало, я прекрасно чувствую.
— Бросьте его в камеру к брату. Посмотрим, будет ли он таким же несговорчивым, когда пообщается с близким человеком и вспомнит, что такое семья.
Меня выводят из кабинета.
На улице светло и пасмурно. Я поднимаю голову вверх, насколько мое состояние это позволяет и, сощурившись, смотрю на панели. Времени у Клоаки остается немного. Сбоев, которые жители лагеря могли не замечать из-за своей неосведомленности, с каждым днем становится все больше и больше.
То там что-то перегорает, то там что-то включается не с первого раза.
Я понимаю, почему Князь и Дмитрий так спешат. И чего тайно боятся.
— С возвращением, Костян, — произносит душегуб, имени которого я, разумеется, не помню.
А может, никогда и не знал.
— Хорошо погулял?
— Бывало и хуже, — отвечаю я.
Меня тащат через весь лагерь как живое подтверждение тому, что сбежать отсюда нельзя. Встречавшихся на нашем пути людей я не знаю. Вообще ни одного. Они, я думаю, меня тоже видят впервые, но цель, которую Князь и Дмитрий преследовали, достигнута.
Они запугали тех, кто остался внутри лагерных стен.
Наверное, при устроенном мной шуме некоторые все же сбежали. Я уверен в том, что такие смельчаки тире идиоты нашлись. Бежать в город, не зная, куда и для чего бежать, равносильно самоубийству.
Это я знаю по себе.
— И как ты умудрился столько времени выживать в одиночку? — продолжает наш диалог душегуб.
Его друг молчит, выполняя только поставленную перед ним задачу: довести меня до тюрьмы и закинуть в камеру.
— Хочешь узнать?
— Не-е, не надо. Нас и тут неплохо кормят.
— Да неужели…
В том месте, которое они называют «тюрьма», я ни разу не был. Только видел, как тех, кто ослушался приказа или сделал что-то, за что было положено наказание, уводили туда. И, как правило, обратно из тюрьмы уже никто не возвращался.
Меня волокут по коридору.
— Эй, Костян!..
Хватит меня уже так называть.
— Ты только не отключайся, слышишь?
Слышу. Такой ор прямо в ухо невозможно не услышать.
— Не то кто с братом-то разговаривать будет?
Саша.
